Т4-26. Алоис/ОЖП. "Страшно? Мне тоже было страшно. Больно? Мне тоже было больно. Хочется умереть? Мне тоже хотелось, но ему было все равно." Рейтинг на усмотрение автора, но хотелось бы повыше.
1875 слов, извиняюсь за возможные очепятки Она была маленькой и миленькой девочкой. Да, именно так - совсем юная обитательница дома утех даже на его фоне смотрелась до обидного миниатюрной и хрупкой, как куколка, которую могла бы наряжать в своей игровой комнате в разные платьица избалованная дворянка. Такая как Элизабет Миддлфорд. Она бы долго тешилась игрушкой, придумывая новые и новые платьица, зачесывая длинные тёмные волосы с невероятным синим отливом в разнообразные причёски. О, и обязательно пила бы с прелестной куколкой воображаемый чай, используя старинный чайный сервиз, что выпросила у мамы. Но девочка в его руках была живой - с нежной кожей и по-детски пухленькими губами, изящными ручками и мягкими ладошками, что только постигали науку любовной игры с мужским естеством. Природный аромат юного тела вызывал восхищение, а тонкий голосок ласкал слух кокетливыми интонациями. У прелестницы так же была тонкая осиная талия, а глаз уже сейчас радовали ещё не до конца сформированные женские прелести, которые было бы так приятно ласкать и трогать в будущем. Но у этой молодой потаскушки нет будущего, и она ещё пока об этом не знает. Зато Джим уверен в этом на все сто процентов…
Он жил как мог, после того как его демон отказался от него, после того, как его Клод отдал своё предпочтение и даже метку выскочке графу не смотря на то, что у него уже был устоявшийся тандем с собственным демоном. Джим не стал дожидаться развязки - соваться в борьбу высших обитателей Ада было не самой лучшей идеей, тем более с изломанным телом и никому не нужной душой, и убежал, оставив мысли о счастливом конце и своё разбитое сердце вместе с Клодом Фаустусом.
Джим страдал, Джим сходил с ума, Джим жил лишь одними воспоминаниями о самом нужном во всех мирах не-человеке. Он ждал и надеялся, что однажды они встретятся и всё станет на свои места - он опять будет кому-то нужен, он не будет один и будет счастлив…
Десять лет прошли как одно мгновение - доживая на остатки имущества Транси, Джим потерял свой лоск и очаровательность. Ведь для того, чтоб красиво выглядеть нужны деньги, а их не было - почти всё Джим отдал докторам сразу после отречения, в попытках исцелить самые тяжелые травмы. Доктора не зря ели свой хлеб, собрав парня буквально по частям, но таким красивым как прежде он не стал, ведь даже медицина не всесильна. Теперь в свои двадцать три МакКен выглядел ужасно - пропала горделивая осанка, руки тряслись, словно он находится в постоянной лихоманке, а правая нога немного ныла к перемене погоды и портила походку ужасным прихрамыванием. Но самая досадная деталь заключалась в уродливом шраме, пересекающим правую щеку от уха и почти до самого уголка рта, немного скошенном от защемившего лицевого нерва. Красавец, ничего не скажешь.
Джим иногда и сам пугался, когда нечаянно ловил своё отражение в зеркале, поэтому на случай редких вылазок за пределы разрушенного в равной степени с хозяином поместья всегда одевал простецкий плащ с глубоким капюшоном, в надежде прикрыть обезображенное лицо. Он приходил в один из самых дешевых трактиров в округе, чтоб хотя бы послушать разговоры намного счастливее его людишек и выпить немного кислого пива. Ему было приятно представлять в шуме издаваемом подвыпившей публикой, что вот однажды в этот притон откроется дверь, чтоб пропустить в затемненный зал не очередного работягу, тянущего свою лямку на окраине большого города, а его. Того, о ком он мечтает вот уже десять лет, кого простил уже давно и готов принять назад, вручая свою потухшую душу и не стоящую ни гроша жизнь на вечное пользование.
И вот спустя десятилетие мечта сбывается. Так неожиданно и отчаянно реально в душный трактир вместе с холодом первых дней декабря входит его наваждение… Галантно придерживая за локоть маленькую тёмноволосую девушку, с глубокими сапфировыми глазами на кукольном личике. И так похожую на ненавистного Сиэля.
В те дни Лондон потрясло известие об возвращении легендарного Джека Потрошителя, жертвой которого становились проститутки.
Джим чинил свою маленькую расправу с каждой из них после жаркой ночи с его личным божеством. Он любил над ними измываться, вдыхая фантомный аромат Клода, что, казалось, застревал в их волосах, одинаково длинных с синим отливом. Он выцеловывал каждую, трепеща от понимания, что совсем недавно другие, желанные губы касались этих грешных созданий. И каждый раз он безжалостно кромсал их тела и лица, представляя совсем другое ненавистное лицо, обладатель которого разрушил его счастливый мир…
Жизель даже не сопротивлялась, когда Джим тащил её за руку в подворотню, считая очередного клиента любителем "пожестче". Она что-то трещала о том, что ей необходимо подготовиться, или даже немного отдохнуть, ведь предыдущий клиент несколько раз брал её до изнеможения и даже кончал внутрь, приплатив за это несколько фунтов сверху. Шлюха воспринимала все частью какой-то извращенной игры даже тогда, когда закутанный с головой в плащ человек грубо втолкнул её в какое-то здание, сразу повалив на землю, и принялся связывать руки и ноги прочной веревкой, для уверенности запихнув в рот тряпку. И только блеснувший в руке незнакомца нож заставил Жизель начать брыкаться в тщетной попытке высвободиться - Джим не допускал ошибок и связывал свои жертвы наверняка. Теперь, будучи полностью уверенным в исходе, новый Джек откидывал капюшон и являл своей визави преисполненное кровавого триумфа лицо. Джим упивался испугом жертвы, разрезая отлично заточенным лезвием вульгарный наряд, медленно обнажая девушку, которой только полчаса назад обладал его любимый демон. Он торжествовал, зафиксировав трепещущее создание своим нескладным, но явно более сильным телом, чтоб та не испортила ненужными движениями узора, что придумал Джим для неё. Но самое сладкое в пытке ножом был разговор, что он вёл с ополоумевшей от боли Жизель. МакКен, нежно улыбаясь, аккуратно слизывал рубиновые капли крови, с виду так похожие на самое лучшее бургундское, прямиком с лезвия и напевно говорил:
- Милая, ну что же ты сопротивляешься? Тише, солнышко, не порти красоту - когда ты так двигаешься, ты мешаешь мне разукрашивать тебя. Погоди, сейчас я поцелую, и все пройдет.
Джим откладывает нож немного в сторону и, высвободив правую ручку из веревок, подносит её к сухим бескровным губам. Лёгкие, словно бабочки, поцелуи успокаивают Жизель и она всё ещё надеется на милость незнакомца. Она прекращает плакать и только всхлипывает, пока странный клиент двигается выше к локтю и обратно, к изящным как и сама девушка пальцам, прикусывая каждый. Девушка даже прикрывает глаза, когда Джим, словно кот урчит и трется о её ладошку, тихо повторяя "Клод, о мой Клод." И тем неожиданней становится боль, когда один их пальчиков с аккуратным розовым ноготком покидает своё место, отделяясь от руки при помощи ножа.
Жизель начинает дергаться с удвоенной силой, плача ещё отчаянней и пробуя вытолкнуть наружу вместе с мешающим кляпом и жуткий крик-мольбу! Но Джим непреклонен - скоро еще несколько прелестных пальчиков валяются в разных углах комнаты, и МакКен останавливается, ведь пришло самое время перейти от аперитива к основному блюду - фарфоровому лицу.
Чтоб жертва была поспокойней, для начала парень наотмашь бьет по щекам, но покалеченная проститутка лишь по инерции крутит головой со стороны в сторону. Тогда, для достижения более нужного эффекта, Джим хватает её за волосы и несильно, до первых стонов, ударяет головой о пол, но, видимо, не рассчитывает сил, и при одном из ударов раздается чавкающий звук.
- Какая жалость, meine Liebe! - в притворном ужасе восклицает МакКен. - Я не хотел, честно-честно! Ну все, красавица, хватит. Ну что ты, глупенькая, я же несильно. Ну вот, ты ведь не плачешь даже, это только икота. Но это ведь пройдет.
Джим гладит темную голову, пачкая руки в теплой крови смешанной с песком и опилками, что щедро разбросаны по полу. Вздрагивающее в его руках тело на мгновение замирает и будто становится меньше, сдуваясь от нехватки кислорода. МакКен достает из внутреннего кармана флягу с водой и выплёскивает на испачканное в грязи, соплях и крови лицо Жизель. Тупая девчонка надумала свалиться в обморок, решив прервать удовольствие своему палачу.
Джим звереет. Ему уже надоела игра, раз игрушка такая непослушная и несговорчивая. Парень, припрятав флягу, достает из еще одного кармана маленькую бутыль из нюхательными солями с резким запахом, что поднимут из могилы и мертвого, не то, что тщедушную девчонку! Вся мнимая доброта покидает облик Джима, и только ярость и жажда мести безобразят ещё больше и без того уродливый облик, изгоняя из него последнюю схожесть с человеческим. Именно в этот момент Жизель открывает глаза, чтоб насладиться последними вдохами.
МакКен поднимает свой нож и, устанавливая его в районе гортани, зло шипит:
- Ну что, Жизель, вот мы и подошли к финалу нашей встречи. Сейчас я разрежу тебя сверху и аж к самомУ похотливому отверстию между твоими ногами. Потом, очаровательная Жизель, я выпотрошу тебя, как паршивую овцу на скотобойне и, вырезав твоё сердце, скормлю его собакам. А знаешь, в чём твоя вина, моя прелестница Жизель? Ты просто до безобразия похожа на этого выскочку графа, что украл его у меня, моего Клода. И ты была с ним, а он, беря тебя, представлял Сиэля.
Джим надавил на нож и тот впился в беззащитное горло, выпуская на свободу тёмно-бордовую кровь.
- Мы с тобою сейчас похожи даже более, чем ты себе представляешь: оба ему ненужные, им брошенные и из-за него искалеченные. Страшно? Мне тоже было страшно. Больно? Мне тоже было больно. Хочется умереть? Мне тоже хотелось, но ему было все равно.
На последних словах острие вспороло кожу и глубоко вошло в глотку девушки. Она умерла тут же, и Джим испытал ни с чем несравнимое удовольствие, когда два сапфира утратили свой блеск, превратившись в одно мгновение в блеклые подделки. Теплая струя ударила Джима в грудь, пропитывая дешевый плащ кровью и даря умиротворение…
1875 слов, извиняюсь за возможные очепятки Она была маленькой и миленькой девочкой. Да, именно так - совсем юная обитательница дома утех даже на его фоне смотрелась до обидного миниатюрной и хрупкой, как куколка, которую могла бы наряжать в своей игровой комнате в разные платьица избалованная дворянка. Такая как Элизабет Миддлфорд. Она бы долго тешилась игрушкой, придумывая новые и новые платьица, зачесывая длинные тёмные волосы с невероятным синим отливом в разнообразные причёски. О, и обязательно пила бы с прелестной куколкой воображаемый чай, используя старинный чайный сервиз, что выпросила у мамы. Но девочка в его руках была живой - с нежной кожей и по-детски пухленькими губами, изящными ручками и мягкими ладошками, что только постигали науку любовной игры с мужским естеством. Природный аромат юного тела вызывал восхищение, а тонкий голосок ласкал слух кокетливыми интонациями. У прелестницы так же была тонкая осиная талия, а глаз уже сейчас радовали ещё не до конца сформированные женские прелести, которые было бы так приятно ласкать и трогать в будущем. Но у этой молодой потаскушки нет будущего, и она ещё пока об этом не знает. Зато Джим уверен в этом на все сто процентов…
Он жил как мог, после того как его демон отказался от него, после того, как его Клод отдал своё предпочтение и даже метку выскочке графу не смотря на то, что у него уже был устоявшийся тандем с собственным демоном. Джим не стал дожидаться развязки - соваться в борьбу высших обитателей Ада было не самой лучшей идеей, тем более с изломанным телом и никому не нужной душой, и убежал, оставив мысли о счастливом конце и своё разбитое сердце вместе с Клодом Фаустусом.
Джим страдал, Джим сходил с ума, Джим жил лишь одними воспоминаниями о самом нужном во всех мирах не-человеке. Он ждал и надеялся, что однажды они встретятся и всё станет на свои места - он опять будет кому-то нужен, он не будет один и будет счастлив…
Десять лет прошли как одно мгновение - доживая на остатки имущества Транси, Джим потерял свой лоск и очаровательность. Ведь для того, чтоб красиво выглядеть нужны деньги, а их не было - почти всё Джим отдал докторам сразу после отречения, в попытках исцелить самые тяжелые травмы. Доктора не зря ели свой хлеб, собрав парня буквально по частям, но таким красивым как прежде он не стал, ведь даже медицина не всесильна. Теперь в свои двадцать три МакКен выглядел ужасно - пропала горделивая осанка, руки тряслись, словно он находится в постоянной лихоманке, а правая нога немного ныла к перемене погоды и портила походку ужасным прихрамыванием. Но самая досадная деталь заключалась в уродливом шраме, пересекающим правую щеку от уха и почти до самого уголка рта, немного скошенном от защемившего лицевого нерва. Красавец, ничего не скажешь.
Джим иногда и сам пугался, когда нечаянно ловил своё отражение в зеркале, поэтому на случай редких вылазок за пределы разрушенного в равной степени с хозяином поместья всегда одевал простецкий плащ с глубоким капюшоном, в надежде прикрыть обезображенное лицо. Он приходил в один из самых дешевых трактиров в округе, чтоб хотя бы послушать разговоры намного счастливее его людишек и выпить немного кислого пива. Ему было приятно представлять в шуме издаваемом подвыпившей публикой, что вот однажды в этот притон откроется дверь, чтоб пропустить в затемненный зал не очередного работягу, тянущего свою лямку на окраине большого города, а его. Того, о ком он мечтает вот уже десять лет, кого простил уже давно и готов принять назад, вручая свою потухшую душу и не стоящую ни гроша жизнь на вечное пользование.
И вот спустя десятилетие мечта сбывается. Так неожиданно и отчаянно реально в душный трактир вместе с холодом первых дней декабря входит его наваждение… Галантно придерживая за локоть маленькую тёмноволосую девушку, с глубокими сапфировыми глазами на кукольном личике. И так похожую на ненавистного Сиэля.
В те дни Лондон потрясло известие об возвращении легендарного Джека Потрошителя, жертвой которого становились проститутки.
Джим чинил свою маленькую расправу с каждой из них после жаркой ночи с его личным божеством. Он любил над ними измываться, вдыхая фантомный аромат Клода, что, казалось, застревал в их волосах, одинаково длинных с синим отливом. Он выцеловывал каждую, трепеща от понимания, что совсем недавно другие, желанные губы касались этих грешных созданий. И каждый раз он безжалостно кромсал их тела и лица, представляя совсем другое ненавистное лицо, обладатель которого разрушил его счастливый мир…
Жизель даже не сопротивлялась, когда Джим тащил её за руку в подворотню, считая очередного клиента любителем "пожестче". Она что-то трещала о том, что ей необходимо подготовиться, или даже немного отдохнуть, ведь предыдущий клиент несколько раз брал её до изнеможения и даже кончал внутрь, приплатив за это несколько фунтов сверху. Шлюха воспринимала все частью какой-то извращенной игры даже тогда, когда закутанный с головой в плащ человек грубо втолкнул её в какое-то здание, сразу повалив на землю, и принялся связывать руки и ноги прочной веревкой, для уверенности запихнув в рот тряпку. И только блеснувший в руке незнакомца нож заставил Жизель начать брыкаться в тщетной попытке высвободиться - Джим не допускал ошибок и связывал свои жертвы наверняка. Теперь, будучи полностью уверенным в исходе, новый Джек откидывал капюшон и являл своей визави преисполненное кровавого триумфа лицо. Джим упивался испугом жертвы, разрезая отлично заточенным лезвием вульгарный наряд, медленно обнажая девушку, которой только полчаса назад обладал его любимый демон. Он торжествовал, зафиксировав трепещущее создание своим нескладным, но явно более сильным телом, чтоб та не испортила ненужными движениями узора, что придумал Джим для неё. Но самое сладкое в пытке ножом был разговор, что он вёл с ополоумевшей от боли Жизель. МакКен, нежно улыбаясь, аккуратно слизывал рубиновые капли крови, с виду так похожие на самое лучшее бургундское, прямиком с лезвия и напевно говорил:
- Милая, ну что же ты сопротивляешься? Тише, солнышко, не порти красоту - когда ты так двигаешься, ты мешаешь мне разукрашивать тебя. Погоди, сейчас я поцелую, и все пройдет.
Джим откладывает нож немного в сторону и, высвободив правую ручку из веревок, подносит её к сухим бескровным губам. Лёгкие, словно бабочки, поцелуи успокаивают Жизель и она всё ещё надеется на милость незнакомца. Она прекращает плакать и только всхлипывает, пока странный клиент двигается выше к локтю и обратно, к изящным как и сама девушка пальцам, прикусывая каждый. Девушка даже прикрывает глаза, когда Джим, словно кот урчит и трется о её ладошку, тихо повторяя "Клод, о мой Клод." И тем неожиданней становится боль, когда один их пальчиков с аккуратным розовым ноготком покидает своё место, отделяясь от руки при помощи ножа.
Жизель начинает дергаться с удвоенной силой, плача ещё отчаянней и пробуя вытолкнуть наружу вместе с мешающим кляпом и жуткий крик-мольбу! Но Джим непреклонен - скоро еще несколько прелестных пальчиков валяются в разных углах комнаты, и МакКен останавливается, ведь пришло самое время перейти от аперитива к основному блюду - фарфоровому лицу.
Чтоб жертва была поспокойней, для начала парень наотмашь бьет по щекам, но покалеченная проститутка лишь по инерции крутит головой со стороны в сторону. Тогда, для достижения более нужного эффекта, Джим хватает её за волосы и несильно, до первых стонов, ударяет головой о пол, но, видимо, не рассчитывает сил, и при одном из ударов раздается чавкающий звук.
- Какая жалость, meine Liebe! - в притворном ужасе восклицает МакКен. - Я не хотел, честно-честно! Ну все, красавица, хватит. Ну что ты, глупенькая, я же несильно. Ну вот, ты ведь не плачешь даже, это только икота. Но это ведь пройдет.
Джим гладит темную голову, пачкая руки в теплой крови смешанной с песком и опилками, что щедро разбросаны по полу. Вздрагивающее в его руках тело на мгновение замирает и будто становится меньше, сдуваясь от нехватки кислорода. МакКен достает из внутреннего кармана флягу с водой и выплёскивает на испачканное в грязи, соплях и крови лицо Жизель. Тупая девчонка надумала свалиться в обморок, решив прервать удовольствие своему палачу.
Джим звереет. Ему уже надоела игра, раз игрушка такая непослушная и несговорчивая. Парень, припрятав флягу, достает из еще одного кармана маленькую бутыль из нюхательными солями с резким запахом, что поднимут из могилы и мертвого, не то, что тщедушную девчонку! Вся мнимая доброта покидает облик Джима, и только ярость и жажда мести безобразят ещё больше и без того уродливый облик, изгоняя из него последнюю схожесть с человеческим. Именно в этот момент Жизель открывает глаза, чтоб насладиться последними вдохами.
МакКен поднимает свой нож и, устанавливая его в районе гортани, зло шипит:
- Ну что, Жизель, вот мы и подошли к финалу нашей встречи. Сейчас я разрежу тебя сверху и аж к самомУ похотливому отверстию между твоими ногами. Потом, очаровательная Жизель, я выпотрошу тебя, как паршивую овцу на скотобойне и, вырезав твоё сердце, скормлю его собакам. А знаешь, в чём твоя вина, моя прелестница Жизель? Ты просто до безобразия похожа на этого выскочку графа, что украл его у меня, моего Клода. И ты была с ним, а он, беря тебя, представлял Сиэля.
Джим надавил на нож и тот впился в беззащитное горло, выпуская на свободу тёмно-бордовую кровь.
- Мы с тобою сейчас похожи даже более, чем ты себе представляешь: оба ему ненужные, им брошенные и из-за него искалеченные. Страшно? Мне тоже было страшно. Больно? Мне тоже было больно. Хочется умереть? Мне тоже хотелось, но ему было все равно.
На последних словах острие вспороло кожу и глубоко вошло в глотку девушки. Она умерла тут же, и Джим испытал ни с чем несравнимое удовольствие, когда два сапфира утратили свой блеск, превратившись в одно мгновение в блеклые подделки. Теплая струя ударила Джима в грудь, пропитывая дешевый плащ кровью и даря умиротворение…
продолжение вдогонку предыдущего постаУправившись з трупом как и обещал, Джим скинул свое грязное одевание на пол, чтоб поджечь его. И только звук знакомых шагов за спиной оторвал убийцу от зачистки.
Радость преисполнила Джима. "Вот оно, моё счастье, - ликовал он, готовясь станцевать победный танец на останках жертвы. Но встретили его не долгожданные объятия, когда, обернувшись, парень раскинул свои руки, как крылья, готовясь прижаться к своему миру, а несколько грамм пороха в живот, пущенного в него демоном с сапфирными глазами...
***
- Единственное, чем я доволен во всей этой ситуации, то это быстрым нахождением того, что связывало этих дамочек...Ну вот, Клод, я же просил достать мне оружие менее капризное и нуждающееся в чистке, - ворчал Сиэль, приводя в порядок мушкет, убивший нового Джека Потрошителя. - Если уж ты добровольно пошел за мной, то будь любезен исполнять все мои желания… Клод?
Не дождавшись ответа слуги, граф-демон оглянулся в его поисках. Одетый, как и десять лет назад, в черное одевание дворецкого с неизменными овальными очками Клод стоял, склонившись над трупом, уродство которого не изгладила даже смерть. А подметив жуткий оскал на побелевшем лице убитого, Сиэля даже передёрнуло.
- Он Вам никого не напоминает?
Фантомхайв скривился.
- Клод, ни в одной из своих жизней я не встречал подобного уродца. И надеюсь, что не встречу. Он вызывает во мне несварение. А если ещё и принять во внимание его деяния… Мне было бы противно даже пить его. Или ты его узнал?
Клод Фаустус всматривался в лицо убитого, пытаясь вообразить себе, каким бы выглядел мальчишка, если убрать этот безобразный шрам и исправить последствия неврита. Что-то жужжало надоедливой мухой на периферии воспоминаний, но верная мысль так и не была поймана за хвост.
Клод вздохнул. Не узнал, ну и хорошо, может, вообще показалось, ведь сколько людишек он встретил за сотни тысяч прожитых лет, и если каждого запоминать, то, в конце концом, можно легко забыть нечто действительно важное.
Демон поднялся с колен, отряхнув со штанов одному ему заметные пылинки.
- Нет, господин, не узнал. Пойдемте отсюда, надо доложить нашим нанимателям, что Джек обезврежен. Только как же теперь отмыть ваши замечательные туфли от крови? Говорил же, давайте понесу…
Демон-господин и демон-слуга тихо переругиваясь закрыли двери, оставляя за собою двоих, даже не зная, что один из них умер счастливым, даже не успев осознать, как он ошибался.
-
-
06.10.2016 в 16:25-
-
06.10.2016 в 16:25-
-
06.10.2016 в 16:27-
-
06.10.2016 в 16:30