Предрассветные лучи ласково вливаются в мрачный подвал и согревают холодный отравленный воздух. Клубы бледного дыма над грязным, отсыревшим древесным полом. Медленно и как будто тяжело плавающие в воздухе, оседая и мешая смотреть под ноги. Но кто смотрит под ноги? Те, наверное, кто желает вскоре там оказаться - чтобы его пинали другие, кто все еще танцует, бродит по этому отвратительному подвалу, дыша болью, опиумом и собственным падением. Не имеет значения, лежишь ты на земле или стоишь, ведь если ты здесь - ты уже мертв. Хотя бы наполовину. Не имеет значения, что на тебе надето - рваные синтетические чулки или царские меха… здесь никому нет дела до твоей внешности. И положения. И даже до того, есть ли ты вообще. Разве это не прекрасное место? …Девушка лежит рядом с улыбающимся мужчиной, головой на его животе, и он медленно, в полусне гладит ее волосы. Ее глаза едва приоткрыты и кажутся мертвыми, но она все еще медленно-медленно дышит. Так могут проходить часы. Пока он не пробормочет: - Помнишь, когда мне было шесть… я нашел в лесу скелет в церковной сутане. Снял ее и забрал домой… Лан Мао не кивает и не качает головой, они оба знают, что она не может помнить того, чего никогда не видела. Она просто слушает, не перебивая, но стараясь представлять то, о чем говорит Лау, чтобы не проваливаться в сон. - Я использовал ее как одеяло. Ты же знаешь, как холодно тогда было. У нас не было никакой одежды и тепла, и я думал, что это не преступление - украсть сутану у мертвого священника. Но однажды мой отец нашел ее… ты хочешь слушать, что было дальше? Лан Мао кивает, находя и стискивая сухую, тепую ладонь брата. - Он забрал ее и сжег, а меня выбросил на улицу. Был февраль… я быстро замерз и отчаялся найти укрытие. Лег где-то на обочине… знаешь, когда холод вытесняет из тебя все прочие чувства, ты перестаешь и его чувствовать. Остается только смерть… медленная, ленивая, она тянет за собой, как будто растягивая твои последние минуты, - Лау закрывает глаза и сглатывает, поднося к губам трубку. - Я был в ее власти, однако меня спасли. Я не знаю, кто, до сих пор так и не узнал, - просто проснулся в заброшенной хижине, укутанный в одеяло. Может быть, это была ты, Лан Мао? Мой маленький хранитель? - Лау теперь улыбается и ласково гладит Лан Мао по щеке. - Я бы этому совершенно не удивился, ведь ты мой ангел. Самый настоящий. - Ты мой ангел, - едва слышное эхо мертвым голосом. Лау смеется - тихо, как-то отрывисто и неестественно. В этом смехе все, что он прячет за своими рассказами, витиеватыми рассуждениями. Груз вины - любовь погребена под мешками опиума, пустыми гильзами, попытками скрываться. Никогда у этой любви не будет правильной, необходимой жизни. Это глубокая трагедия, созданная одной его рукой, пока другая сжимала ладонь Лан Мао. Это омерзительно эгоистично, и это доставляет больное удовольствие. - Давай-ка встанем… Лан Мао встает, опираясь на предложенную ладонь, и обнимает Лау, а в следующую минуту они уже медленно танцуют в опиумном царстве среди лежащих полумертвых людей, которым нет до них дела. Все смешивается, но иллюзия движения порождает иллюзию жизни. Своей, особенной, неправильной - но ведь это единственное, что они могут себе позволить. Можно закрыть глаза и представить, что мира нет. Нет ничего и никого, ни неба, ни людей, ни войн. Только тот, кого обнимаешь, за кого держишься, чтобы тоже не исчезнуть вместе со всем, есть, и всегда будет стоять с тобой плечом к плечу. - Если я перестану платить тебе за то, что ты спасаешь мне жизнь, ты уйдешь? - спрашивает Лау улыбающимся голосом. - Я буду защищать тебя, - отвечает Лан Мао, - что бы ни случилось. - Но почему? - еле слышно, как будто опасаясь, что кто-то уличит его в сомнении. - Я могу сам постоять за себя. - Это способ быть рядом. … Они спят в дымном тумане, мужчина и девушка, в чем-то даже похожие друг на друга. Бледная красота, которую редко встретишь на живых лицах, заставляет при взгляде на них думать, что они оба мертвы, может быть, хотя бы наполовину.
Предрассветные лучи ласково вливаются в мрачный подвал и согревают холодный отравленный воздух.
Клубы бледного дыма над грязным, отсыревшим древесным полом. Медленно и как будто тяжело плавающие в воздухе, оседая и мешая смотреть под ноги. Но кто смотрит под ноги? Те, наверное, кто желает вскоре там оказаться - чтобы его пинали другие, кто все еще танцует, бродит по этому отвратительному подвалу, дыша болью, опиумом и собственным падением. Не имеет значения, лежишь ты на земле или стоишь, ведь если ты здесь - ты уже мертв. Хотя бы наполовину. Не имеет значения, что на тебе надето - рваные синтетические чулки или царские меха… здесь никому нет дела до твоей внешности. И положения. И даже до того, есть ли ты вообще. Разве это не прекрасное место?
…Девушка лежит рядом с улыбающимся мужчиной, головой на его животе, и он медленно, в полусне гладит ее волосы. Ее глаза едва приоткрыты и кажутся мертвыми, но она все еще медленно-медленно дышит. Так могут проходить часы. Пока он не пробормочет:
- Помнишь, когда мне было шесть… я нашел в лесу скелет в церковной сутане. Снял ее и забрал домой…
Лан Мао не кивает и не качает головой, они оба знают, что она не может помнить того, чего никогда не видела. Она просто слушает, не перебивая, но стараясь представлять то, о чем говорит Лау, чтобы не проваливаться в сон.
- Я использовал ее как одеяло. Ты же знаешь, как холодно тогда было. У нас не было никакой одежды и тепла, и я думал, что это не преступление - украсть сутану у мертвого священника. Но однажды мой отец нашел ее… ты хочешь слушать, что было дальше?
Лан Мао кивает, находя и стискивая сухую, тепую ладонь брата.
- Он забрал ее и сжег, а меня выбросил на улицу. Был февраль… я быстро замерз и отчаялся найти укрытие. Лег где-то на обочине… знаешь, когда холод вытесняет из тебя все прочие чувства, ты перестаешь и его чувствовать. Остается только смерть… медленная, ленивая, она тянет за собой, как будто растягивая твои последние минуты, - Лау закрывает глаза и сглатывает, поднося к губам трубку. - Я был в ее власти, однако меня спасли. Я не знаю, кто, до сих пор так и не узнал, - просто проснулся в заброшенной хижине, укутанный в одеяло. Может быть, это была ты, Лан Мао? Мой маленький хранитель? - Лау теперь улыбается и ласково гладит Лан Мао по щеке. - Я бы этому совершенно не удивился, ведь ты мой ангел. Самый настоящий.
- Ты мой ангел, - едва слышное эхо мертвым голосом.
Лау смеется - тихо, как-то отрывисто и неестественно. В этом смехе все, что он прячет за своими рассказами, витиеватыми рассуждениями. Груз вины - любовь погребена под мешками опиума, пустыми гильзами, попытками скрываться. Никогда у этой любви не будет правильной, необходимой жизни. Это глубокая трагедия, созданная одной его рукой, пока другая сжимала ладонь Лан Мао. Это омерзительно эгоистично, и это доставляет больное удовольствие.
- Давай-ка встанем…
Лан Мао встает, опираясь на предложенную ладонь, и обнимает Лау, а в следующую минуту они уже медленно танцуют в опиумном царстве среди лежащих полумертвых людей, которым нет до них дела. Все смешивается, но иллюзия движения порождает иллюзию жизни. Своей, особенной, неправильной - но ведь это единственное, что они могут себе позволить. Можно закрыть глаза и представить, что мира нет. Нет ничего и никого, ни неба, ни людей, ни войн. Только тот, кого обнимаешь, за кого держишься, чтобы тоже не исчезнуть вместе со всем, есть, и всегда будет стоять с тобой плечом к плечу.
- Если я перестану платить тебе за то, что ты спасаешь мне жизнь, ты уйдешь? - спрашивает Лау улыбающимся голосом.
- Я буду защищать тебя, - отвечает Лан Мао, - что бы ни случилось.
- Но почему? - еле слышно, как будто опасаясь, что кто-то уличит его в сомнении. - Я могу сам постоять за себя.
- Это способ быть рядом.
…
Они спят в дымном тумане, мужчина и девушка, в чем-то даже похожие друг на друга. Бледная красота, которую редко встретишь на живых лицах, заставляет при взгляде на них думать, что они оба мертвы, может быть, хотя бы наполовину.
н.з.
а
н.з.
Гугла, оу^^ в умыл откроюсь)