Слов: 2 267 Возможно... это не то, что хотел заказчик, но отступать уже поздно. Рейтинг: R От автора: Автор вдохновился музыкой Акиры Ямаоки. Названия и эпиграфы взяты из его песен. Основной песней является “Room of Angels”, слова для основного эпиграфа взяты для нее.
Here's a lullaby to close your eyes (goodbye) Goodbye... Goodbye...
Музыка к данным частям -
If you hadn't met me, I'd be fine on my own, baby, I never felt so lonely, then you came along, So now what should I do? I'm strung out, addicted to you.
Научиться выживать среди жнецов – не самая простая и легкая задача. В этом мире есть свои правила, регламентирующие все: одежду, внешность, даже ту еду, которую стоило бы есть на завтрак, а какую – на обед. Четкая иерархия, все роли распределены, всё – расписано до мелочей.
Жить в таком мире сложно. Слишком велика ответственность, слишком дорога расплата за несделанное или сделанное не так, как этого требует Правило, Устав, Регламент, да хоть Кодекс чести, нигде не записанный, но существующий уже сотни лет.
У каждого жнеца есть два пути. Первый: пойти работать в Управление, заниматься собором душ с утра до вечера, носить идеальные костюмы и жить работой. Это то, к чему стремятся многие, ведь у каждой медали две стороны. Вторая сторона такой работы – возможность получения премий, привилегий. Так, любому работнику Управления дается квартира, ему оплачиваются его поездки на отдых, а в глазах общественности даже самый обычный диспетчер выглядит как живой герой. На работу в Управление попадают лучшие.
Второй путь менее привлекателен. Те, кто провалил экзамен, подаются в сферу услуг. Их дело – обеспечить другим комфортный уровень жизни. Они работают учителями в начальных школах, врачами в городских больницах, продавцами, барменами… В общем, не занимают высоких должностей, но живут самой обычной жизнью, нередко заводя семьи. Однако большинство из них не особо счастливы, а души их прожигает невыносимо сильная зависть.
Есть и те, кто идет по третьему пути. О них предпочитают не говорить и не упоминать лишний раз. Их личные дела уничтожают, а подобные случаи, как правило, замалчивают. Так что, о тех, кто «оступился» не узнают почти никогда. Если же узнают, то только по указке вышестоящих органов, чтобы остальные знали, как наказывают подобных жнецов. Их, избирающих третий путь, порицают; родители говорят своим детям: «Держись от таких подальше».
Одним из этих является жнец Сатклифф. Диспетчер из Третьего Отдела, принесший ему дурную славу. О его ужасном поведении все знали давно, но как-то научились закрывать глаза, пока Грелль не переступил допустимую черту – эта история о Джеке Потрошители как раз ею и оказалась.
С того момента его начали избегать, шептаться за спиной и косо посматривать в его сторону. Грелль не терял уверенности в себе и на любые подколки (а их на него сыпалось не так уж и мало) отвечал наглой улыбкой, говорившей: «Смеется тот, кто смеется последним».
От Грелля отступились все, даже Рональд. Он старался лишний раз не упоминать в разговорах с приятелями того, что его наставником является «тот самый Сатклифф». Греллю, конечно, было неприятно, но он уже не жалел своей загубленной карьеры и потерянных друзей. Значит, не друзьями они были, говорил он себе, стараясь держаться в те дни, когда мир был особенно зол на него за проступок.
Время шло, но ничего не менялось. Только сплетни чуть поутихли, что не могло не радовать. Жнецы перестали обсуждать Сатклиффа при нем и начали вести о нем разговоры исключительно за глаза, чтобы он ни о чем не догадался.
Это смешило самого Грелля. Дураком он никогда не был, но играть эту роль актрисе приходилось изо дня в день. Так легче было выжить здесь после того, как он выбрал третью дорогу, ведущую в пропасть. Так утверждали все. Грелль же утверждал, что она ведет к счастью, просто для него это слово имеет совершенно другое значение.
К одиночеству Грелль привык быстро. Он-то и был, по сути, всегда одинок, просто раньше на сцене его жизни была массовка, а теперь ее не стало. Лить по ней слезы было занятием бессмысленным, и Грелль не лил. Счастливым, правда, быть хотел вопреки всему и шел к своей цели, не обращая внимания на предупреждения.
– Сатклифф, вы доиграетесь, – презрительно бросал ему Уильям каждый раз, а в ответ получал воздушный поцелуй.
Так, наверное, могло бы длиться еще долго. Или не долго, смотря, как сложились бы обстоятельства – оступись Грелль, уже едва балансировавший между жизнью и смертью, его бы никто не схватил за руку и не удержал. Все поменялось в один весенний день, когда он случайно столкнулся в саду с молоденьким стажером Хамфризом.
…– И что, тебя не пугают все эти истории? – Грелль снял очки и близоруко сощурился. Он протер стеклышки белым платком и сунул его в карман пальто, а потом уже надел очки обратно. – Нет. А должны? – Алан искренне удивился.
Теплый весенний ветер чуть растрепал его идеальную прическу. Алан выглядел таким открытым, что Грелль не смог сдержать легкой улыбки.
– Должны. Ты же правильный, – веселый смех. У Сатклиффа он был невероятно звонкий, и это очень понравилось Алану. – Посмотри на себя! – Грелль провел рукой по его груди, считая пуговицы. – Застегнут на все пуговицы, галстук идеально завязан, небось, и работу во время сдаешь? – Да, сдаю, – Алан легким движением поправил очки. – Жнец должен… – Фу, какой скучный, – Грелль махнул рукой. Нужно добавить, что они с Хамфризом сидели на скамейке, поэтому Сатклифф, отвернувшись, удобно облокотился и сделал вид, будто разглядывает до ужаса интересный дуб напротив. – Я? Да вы… да я…
Грелль даже не дернулся. Он продолжал смотреть на дуб, закинув ногу на ногу и чуть-чуть раскачивая из стороны в сторону одной из них. Алан, казалось, слегка покраснел от гнева. Скучным его еще никто не называл. Его, знавшего так много и интересовавшегося столькими вещами… Скучным? Нет, он не мог этого просто так забыть.
– Что вы имели в виду? – старался он держать себя в руках, хотя это трудно ему удавалось. – Хочешь быть как все они? – Грелль продолжал смотреть на дуб… или сквозь него? – Всю жизнь собирать души, получать повышения, премии. Прожить свою немаленькую жизнь зазря? – Я? – Ты. Не я же, – смешок. – Это ведь ты сейчас сказал «да, сдаю». Все делаешь правильно. Ничего-ничего, старайся. Вырастишь, станешь каким-нибудь крутым начальником, – Грелль поднялся со скамьи и собрался уже уйти. – Нет. Подождите, пожалуйста, мистер Сатклифф! – Алан поднялся следом и положил руку на плечо Грелля. – У меня не так много времени, - почти тихо, – и я хочу прожить его так… так, как вы. ***
Тогда в парке Грелль сильно удивился Алану, посчитав глупцом. Уже потом, когда они познакомились поближе, он вдруг понял, насколько силен этот юноша. Он не был испорченным, он оставался искренен и хотел жить. По-настоящему. Алан умел радоваться всему.
Оказалось, это потому, что он болен. Когда Грелль узнал об этом, то едва сдержал слезы. Ему вдруг стало так больно, как только он представил себе мир без Алана. Бывает так, что кто-то входит в нашу жизнь быстро и прочно. Так получилось и у них.
Ни Грелль, ни Алан не заметили, когда их просто приятное обоим общение переросло в любовь. Любовь, безусловно, запретную: узнай кто в Управлении о том, что Алан с Греллем, у Хамфриза прибавилось бы очень много проблем.
Правда, было одно «но». Алан действительно задался целью прожить жизнь так, как ее собирался проживать Сатклифф, ну а тот просто не мог ему этого позволить. Слишком уж много страданий это принесло бы Алану. Любя, мы стараемся уберечь наших любимых от тех бед, которые случались с нами, поэтому осуждать Грелля бессмысленно, хоть его поведение обижало Алана.
Тот, конечно, не особо это показывал. Просто начал замыкаться, возвращался домой и вместо приветствий садился ужинать или отделывался необходимостью заполнять очередные бумаги.
В этот момент Грелль понял, что нужно что-то менять.
Love was never meant to be such a crazy affair, no.
В комнате было темно и душно, и даже открытое настежь окно не спасало. Грозовые облака заслонили небо, и не было видно просвета. Собиралась, наверное, сильная буря. Когда загремит гром и мощные дождевые капли начнут бить в окно… Нет, лучше Алану не думать о грозе – он ее никогда не любил.
Гроза – это вестник дурных новостей.
А тем временем с каждой минутой темнело все сильнее. Ветер уже начал сильнее шелестеть листвой, все нарастая и нарастая. Алан подошел к окну, позволяя себе вдохнуть запах пыли, и тут же чихнул. У него была аллергия.
Начался еще несильный дождь: она из капель упала Алану на нос, и он поспешил закрыть окно. Если вдруг начнется сильный ливень, а порывы ветра будут такими же мощными, как и сейчас, то вся вода хлынет в квартиру, и тогда документы, разложенные аккуратными стопочками на столе у окна, будут испорчены.
Вместе с первым раскатом грома хлопнула входная дверь – это Грелль пришел. Он вернулся домой с работы, шумно разделся и зашел в гостиную, где сейчас находился Алан, сразу же выключив свет.
– Грелль, я работаю, – хмуро отозвал на это Алан. Без электрического освещения в комнате стало совсем темно, а яркие вспышки молний вряд ли могли бы послужить хоть каким-нибудь маломальским источником света. – Снова? Какой же ты все-таки скучный. Прав я был тогда, – Сатклифф подошел близко-близко к сидящему за столом Алану и положил руки ему на плечи. – А что ты мне предложишь? – усмехнулся тот, порываясь встать, но Грелль держал крепко. – О, возможно, тебе даже понравится мое предложение, – он наклонился; длинные волосы тут же стали щекотать шею и лицо Алана. Грелль прошептал ему в ухо: – Хочешь, я сделаю тебе массаж? – Грелль… я работаю, сказал же, – вздохнул Хамфриз, уже не сердито, скорее обреченно. Конечно, что же еще мог предложить Сатклифф… – Не хочешь, значит, - в его голосе, как показалось Алану, проскользнули нотки азарта. – Ну… А хочешь, я научу тебя быть таким же?
Секундная пауза, за которую Грелль успел отойти от Алана, а тот повернулся на него и посмотрел в его лицо, осветившееся вспышкой молнии. Он улыбался, хитро щурясь.
– Что? – Алан поднялся с места и подошел к Греллю. – Хо-чешь, я на-у-чу, – тот растягивал слова, проводя указательным пальцем по губам Хамфриза, - тебя быть таким, как я?
Поцелуй – знак согласия. Алан хотел быть таким же, как Грелль, причем очень давно, но сам не мог объяснить себе, почему, зачем… Просто ему казалось, что так правильно. Так, как Грелль: сиять, сгореть в собственном огне, оступиться и стать в глазах другим преступником, но почувствовать эту мифическую свободу на своей шкуре. А потом – умереть. Ведь тогда будет не страшно ничего.
Грелль прижал Алана к себе покрепче. Если он так хочет, то да, ему, Сатклиффу, будет легко научить его быть таким. Как бы он не хотел уберечь Алана от безумия, еще меньше этой игры в молчанку, которая наверняка приведет к тому, что они разойдутся. Будь, что будет, решил для себя Грелль и провел языком по подбородку Алана, быстро расстегивая пуговицы на его рубашке.
– Я скучал по твоим прикосновениям, – прошептал ему в ухо тот, прижимаясь тесней. – А я скучал по тебе, – усмехнулся на это Грелль и утащил Алана в их спальню.
*** – И как ты собираешься меня учить? – Алан зажмурился из-за попавшей ему в глаз дождевой капли.
Дождь, начавшийся еще вчера, так и продолжал лить. Было пасмурно, мокро и холодно. Грязная земля чавкала под новенькими ботинками Алана, а Грелль на своих каблуках и вовсе почти проваливался, но продолжал уверенно идти. Его не смущало даже то, что он уже весь вымок в этом своем пальто, которое, как известно, было ему мало.
– Увидишь, – ответил Грелль. – Только не отставай и там аккуратнее смотри не про… Алан!
Сатклифф пытался предупредить Алана, чтобы он не попал случайно в одну из ловушек, оставшихся тут еще со времен Первой войны с демонами. Однако не успел, и Хамфриз одной ногой угодил в небольшую ямку. Все бы ничего – она ведь была неглубокой, однако штанину он изрядно испачкал и теперь гневно пытался отряхнуть грязь.
– Мне нравится, как ты злишься, мой… – Грелль! – строгий взгляд смирил начавшего хихикать Сатклиффа. – Хорошо-хорошо, не буду.
Дальше Алан и Грелль шли, почти не разговаривая, только шумел дождь и листья, на которые падали тяжелые капли. Дорога была длинной и не самой хорошей. А еще Алан совсем не знал, куда Грелль его ведет, но тот, похоже, бывал тут не раз и не два. Еще с уверенностью можно было сказать, что он привел Алана в лесопарк, но давно заброшенный, находящийся за чертой города.
Грелль словно прочитал мысли своего спутника и начал рассказывать:
– Тут раньше был центр города. И парк этот был очень красивым и ухоженным, – он снова чуть провалился в грязь, поэтому замолчал. Дождь стих. – В детстве я часто бывал тут, гулял, рассматривал все, особенно мне нравилось, как выглядел парк весной.
Конечно, Алан не мог утверждать, потому что не видел, но ему показалось, будто Грелль улыбнулся, вспоминая, каков был на вид этот весенний парк из его детства.
– Все деревья цвели. Они были такими разными! Когда ветер шумел, то становилось очень хорошо. Вон там, – Грелль остановился и подождал, когда к нему подойдет Алан, чтобы указать рукой на какие-то кусты, – был жасмин. Знаешь, от него еще всегда исходил такой удушающий сладкий аромат… Да, я любил эти места. О, мы почти пришли!
Впереди были ветки. Много-много веток. Алан не знал, чего ожидать, когда Грелль убирал их с пути, но восхищенно улыбнулся, увидев обрыв и услышав шум бегущей реки.
– Когда я тут гулял… В общем, как-то обнаружилось. Здесь очень красиво. Я любил бывать тут, даже спускался вниз. Ну, не смотри на меня так. – А если бы ты упал? – Алан все же был переполнен чувством сильной эйфории от своего первого шага к свободе. – Не упал же, – улыбка. – Алан, перестань. Тебе не идет эта строгость.
Впрочем, Алан его не слушал. Он уже подошел к самому краю и смотрел на горизонт. Дальше не было леса, а было огромное поле. От этих красот захватывало дух. Грелль обнял Алана за талию и положил подбородок ему на плечо.
– Это было твоим местом? – Нет. Не то, чтобы прямо моим. Тут постоянно было много людей. Просто мне нравилось здесь бывать. Тут пахло свободой. Чувствуешь? – Чувствую, – Алан закрыл глаза.
Солнце выглянуло из-за туч, освящая небо и его лицо. Ему вдруг стало так тепло-тепло, будто оно своими лучами осторожно касалось его щек, носа, подбородка, ласкало и говорило: «Ты поступаешь верно». Это тепло предавало уверенности в себе. Алан решил: он точно будет свободным.
Автор забыл предупредить, что это AU. TBC, если заказчик захочет.
пингвины любят апельсины/ и улыбаются во сне/ когда им снится ярко рыжий/ большой как солнце апельсин
*Тихий смех* Не скажу. Ты же знаешь, что не скажу. Зачем? Чтобы я прочитал. Чтобы еще кто-то прочитал. Эх ты. Ничего, что я отвечу здесь, да? Свобо-одным. А ведь это прекрасно - быть свободным, так же? Оно... свободное. Безвозвратное и смеющееся над своей безвозвратностью. А еще оно заранее безнадежное. М? Я однажды приеду и укушу тебя за нос, так и знай.
Asahi Owari, барышня, Вы бессовестно палите автора, который, кстати, заметил ошибку в шапке, но да ладно. Безвозвратное и смеющееся над своей безвозвратностью. А еще оно заранее безнадежное. М? Я не буду отвечать на этот вопрос, можно?) В любом случае, спасибо. автор
А будет ещё? Хотеть ещё! Если заказчик подтвердит соответствие исполнения заявке и захочет продолжения, то да. Если нет - я откроюсь Вам в у-мылочку, и Вы сможете следить за продолжением у меня в дневнике. автор
Автор принес продолжение к этому вот странному фик. 1 209 слов в данных частях. Музыка Приятного прочтения) ***
Принимая какие-либо решения, всегда следует руководствоваться разумом, и только им. Сердце, конечно, верный друг, но оно иногда бывает слепо. У влюбленных, говорит статистика, вообще с этим беда. И разум, и сердце, словно сговорившись, снимают с себя ответственность за то, что делают те самые влюбленные, а когда наступает прозрение, вдруг становится страшно и жутко от себя.
Алан очень любил Грелля. Любил его роскошные мягкие волосы, особенно проводить по ним пальцами, перебирать и теребить в руках, если вдруг выдавались такие дни, когда Алан, сидя за столом, занимался чем-то своим, а Грелль находился рядом и, словно кот, урчал над ухом.
В нем было все то, что так искал в жизни Алан: ум, красота, упрямство, дерзость, жестокость. В нем было все и даже больше, чем можно было бы желать. Такое счастье редко сваливается на кого-либо просто так. Алан, все же, не задумывался над тем, просто так все это было, или не просто. Он жил, любил и шел к намеченной цели мелкими шажками.
Он безоговорочно верил Греллю, смотря в его чуть раскосые зеленые глаза. Сатклифф был готов протягивать ему руку столько раз, сколько понадобиться. Ведь они были связаны. В это Алан верил так же сильно, как и во все остальное.
– Наверное, это судьба, – как-то сказал он Греллю. Тот только пожал плечами. – Я не верю в судьбу. – А разве мы не судьба? – улыбнулся Алан, пытаясь взять за руку Грелля, но тот дернулся и не позволил этого сделать. – Нет. Мы ведь не можем решить, кому умереть. Это не наши привилегии, – на этом слове Сатклифф понизил голос. – Но знаешь, мне всегда хотелось почувствовать, как это: решать, кто будет жив, а кто – нет. У меня даже получилось… – И как это?
Алан безуспешно пытался скрыть интерес, всматриваясь в профиль Грелля. Тот сидел на подоконнике, закинув ногу на ногу. Через открытое окно в комнату доносился шум. Грелль расслабленно закрыл глаза и высунул наружу руку, чувствуя, как по ней проходят волны воздуха – теплый весенний ветер. Ему нравилось это ощущение легкости и весенней свежести.
– Это? О, Алан, это изумительно! – Грелль резко повернулся и открыл глаза. – Это ощущение непередаваемо. Представь себе, что тебе можно все. Это власть, безграничная и опьяняющая. Это вседозволенность. Это, Алан, настоящая свобода, не сковывающая тебя в действиях. У тебя есть самый настоящий выбор. Выбирай – не хочу, – Грелль засмеялся и посмотрел на Алана. – Ты похож на маньяка, – Хамфриз улыбнулся. – Ужинать пора, – поспешил он перевести тему. Где-то внутри голос интуиции, а может, разума, предостерегал от разговоров с Греллем об убийствах. – Да, пора. Ты прав… Ты, как всегда, прав.
Что Алана испугало в этих словах, он не понял сам. Ему показалось, что голос Грелля изменился. Стал суше, резче. Грелль будто не говорил, а резал словами по коже Алана, заставляя вздрагивать от резкой непривычной боли. Мир, казавшийся огромным, вдруг сузился до размеров небольшой светлой кухни. Из него в миг унеслись все краски, кроме алой. У Алана скрутило живот: ему показалось, что он ощущает в воздухе тошнотворный запах крови.
Часть подсознания говорила: «Нет, Алан, не делай этого». А чего именно, понять было трудно. Грелль улыбался, смеялся и говорил, как прежде, а у Хамфриза в душе зародилось сомнение. Он вспомнил самый первый вопрос, заданный ему Греллем там, в саду, когда они сидели на скамье напротив раскидистого дуба.
Тогда он ничего не знал… а что он вообще должен был знать?
Голова болела. Все болело. Дыхание участилось. Что же он должен знать? Ведь должен. Должен. Должен.
– Алан, тебе плохо? Ты бледный…– Грелль коснулся рукой лба Алана. – Я, пожалуй, больше не буду, – тот отодвинул тарелку с недоеденной едой. – Что-то действительно себя неважно чувствую…
Встав из-за стола, Алан поспешил уйти в спальню. Он спиной чувствовал тяжелый взгляд Грелля, осуждающий его, но ничего не мог с собой поделать. Ему не хотелось есть, спать, быть рядом. Не сейчас – потом. Они еще обсудят все вопросы, но немного попозже, когда ему станет лучше, когда тошнотворный запах выветрится, и снова запахнет розовым маслом.
А пока нужно просто закрыть глаза. Завтра будет лучше. Обязательно лучше. *** Жизнь шла своим чередом. День сменялся другим, стирались картины прошлого, заменяемые более яркими воспоминаниями. Алан больше не думал о том, что он чего-то не знает. Тот день закончился давно; сейчас на календаре было 20 июля. Жара стояла невыносимая, было не продохнуть.
Алану нужно было задержаться вечером в архивах, забрать чье-то дело. Он даже не знал, чье, ведь все данные были записаны на специальной бумажке. Все, что требовалось от Алана – протянуть ее тому, кто занимается всеми этими делами… он не знал точного названия данной должности. Начальник архива, если только, но это звучало немного забавно.
Когда Алан медленно шел по длинному коридору, разделявшему его Отдел и архивы, то черные небольшие квадраты, изображенные на белой плитке, прыгали переж глазами. Было душно, каждый вдох давался с трудом. Голова кружилась, а еще шагов через пятьдесят, после того, как Алан спустился по лестнице, мир поплыл, краски смешались. Он вдруг почувствовал, как неконтролируемо падает вниз.
– Ты как?
Голос казался знакомым. Алан открыл глаза и обнаружил, что его крепко держит Эрик – его наставник и почти что друг. Бледные губы изобразили подобие улыбки. Алан был очень слаб.
– Пошли-ка до медкабинета. Что-то плохо выглядишь.
Эрик отвел Алана в медицинский кабинет, где его быстро привели в чувства. А потом еще он сам сходил в архив, забрал нужное дело и даже отнес его туда, куда следовало. Не хотел нагружать Алана лишней работой, хотя до этого только и делал, что сваливал на ответственного стажера все то, чем сам бы не хотел заниматься.
– Ты на меня не злись, ладно? – Эрик вызвался проводить Алана до дома, а то вдруг тот опять захочет упасть посереди дороги. – Да я на тебя не злюсь. Ты же мне помог.
Эрик только усмехнулся.
По дороге они зашли в уютное кафе и пообедали, хотя давно наступило время для ужина. До этого Алан и Эрик были не очень-то дружны между собой, но именно этот день положил начало их более близким отношениям. Он положил начало концу. Более стремительному, чем того мог ожидать сам Алан, Эрик или даже Грелль.
Слингби отличался от последнего всем. Абсолютно всем. И в нем было так много нового, незнакомого и… Алан сбился с мысли. Какая разница, что в нем было? Пора бы уже вернуться домой.
– Эрик, прости. Мне действительно пора, а то меня Грелль ждет. Мне тут два шага, так что не провожай.
Когда Алан вышел из кафе, давно уже стемнело. Летние ночи полны прохлады, но эта ночь… О нет, она была неистово жаркой. Волосы липли к мокрому лбу, а грудь словно зажало в тиски. Очень хотелось вдохнуть.
Вдохнуть не получалось. Держась за одно подсознание, протянувшее ему спасительную ниточку-воспоминание, Алан дошел до дома, открыл дверь и вошел в квартиру. Он не стал отвечать ни на одни из заданных ему вопросов, а сразу же отправился в ванную, чтобы умыться холодной водой.
Грелль потом весь вечер с ним не разговаривал. Даже не смотрел в его сторону. Только ночью, когда они уже ложились спать, он вдруг спросил:
– Ты еще не передумал? – Что? – Алан снял очки и положил их на тумбочку; силуэт Грелля сразу стал размытым. – Быть свободным. Ты ведь хотел, чтобы я тебя научил быть таким же, как я. Ты все еще хочешь этого? – Конечно, хочу… А еще я хочу спать.
Грелль вздохнул и улегся на подушку. Когда он смотрел в глаза Алану, ему показалось, что что-то изменилось. На сердце было тревожно. Он не мог уловить этой маленькой детали, чтобы до конца убедится в своей правоте. Никак не мог понять, что же изменилось. Но предчувствия у Грелля были крайне нехорошие.
1 322 слова. R рейтинг, Алан/Грелль вышел. Музыка на эту часть -
*** Летнее небо всегда выше и чище. Иногда по нему бегут облака с бешеной скоростью, иногда – едва ползут. Небо играет красками: вон там оно темнее, а вот тут – серое пятно, похожее на дырку. Алан прищурился и всмотрелся внимательнее. Ведь действительно, как будто дыра, словно кто-то пробил небо, швыряя в него камни.
– Грелль, ты видишь?
Они лежали на траве, нежились в лучах жаркого солнца. В конце июля каждый из них, наконец, получил небольшой отдых, и они, недолго думая, собрали чемоданы и помчались загород. Там было всегда тихо, чисто и хорошо. Этой тишины и идеального спокойствия не хватало на работе, в городе и среди толпы.
– Что вижу? – Грелль улыбнулся и положил свою руку на руку Алана. – Дыру в небе. – Где? – красные брови поползли вверх. – Во-о-он там, - палец указал направление. – Где? – Левее. – Да где же? А, все, вижу. И правда на дыру похоже, – тихий смех. – Так бы и не подумал, если бы ты не сказал. – А теперь зато видишь, – легкая улыбка. – Странно, да? Кто его пробил, интересно. – Наверное, кто-то был очень зол на небо… И решил ему отомстить за все.
Грелль перевернулся на живот и чуть потянулся. В его волосы впуталась ярко-зеленая травинка. Алан осторожно снял ее с головы Грелля и повертел в руках. Она была легкой и маленькой, и если бы налетел ветер, он бы сразу же ее унес. Алан разжал пальцы и проследил, как травинка падает вниз, немного вертясь в воздухе.
– А ты злился на небо когда-нибудь? – Злился, – честно ответил Грелль и, вновь перевернувшись на спину, сел на траву. – Но никогда очень сильно не желал его разбить. – А что тебя заставило бы захотеть этого? – Алан тоже сел и обнял Грелля. – Ну, я даже не знаю. Наверное, если бы я потерял тебя, то я бы не простил небо. Я ужасный эгоист, не хочу отдавать ему тебя.
Алан засмеялся, когда Грелль попытался изобразить на своем лице гнев на небо, и поцеловал Сатклиффа в губы, тут же снова падая спиной на мягкую траву и увлекая его за собой. Было тепло, а еще совершенно безлюдно в этом их месте у холмов, где росли высокие деревья и красивые цветы, и они могли заниматься всем, чем захотят.
Проворные пальцы Грелля уже расстегнули пуговицы темно-синей алановой рубашки.
– Ты действительно хочешь заниматься этим тут? – А почему бы и нет? – в улыбке чудится усмешка. – Ты возражаешь?
Алан покачал головой. Нет, конечно, он не возражал, поэтому принялся снимать с Грелля его одежду, целуя. А тот шептал что-то про свободу, вроде «чувствуешь? Это она, свобода». Алан старался ощутить ее, вдохнуть вместе с запахом свежих трав и лета, но ему что-то мешало. Возможно, это было то самое сомнение, зародившиеся когда-то в его душе.
Пока Алан целовал шею Грелля, пока слушал его тихие стоны-всхлипы, пока переплетал свои пальцы с его или сжимал их на бедрах Сатклиффа, он слышал запах крови. Он не был таким резким, как в прошлый раз, от него не тошнило, но он чудился в воздухе и, кажется, исходил от самого Грелля. Алан все пытался прогнать от себя эти мысли, но выходило очень плохо: чем сильнее было наслаждение, тем сильнее чувствовался этот ужасный запах.
– Что-то не так? – Грелль, тяжело дыша, не слез, а буквально скатился с Алана на траву и поспешил натянуть штаны. Какой бы теплой не казалось земля, это было не совсем так. Простыть бы он не простыл, но мерзнуть не хотелось. – Да нет, – отмахнулся Алан. – Все нормально, - он быстро застегнул рубашку. – Холодно. – Солнце скоро сядет… – констатировал Грелль, глядя на небо, постепенно окрашивающееся в светло-розовый цвет. – Давай уже возвращаться домой?
«Домом» для Грелля и Алана ненадолго стала небольшая гостиница. Хотя, гостиницей ее трудно было назвать: это был частный двухэтажный дом, принадлежавшей одной очень доброй пожилой жнице. Она сдавала все комнаты (их было всего-то восемь) за символическую плату, готовила всем вкусные завтраки и ужины.
Еще там была веранда, выходившая на задний двор. Грелль полюбил ее, как только увидел. Там почти никто не бывал, и он один уже пару дней выходил туда каждый вечер и сидел, вдыхая запах костра – кто-то из постояльцев снова готовил барбекю.
Вид с заднего двора открывался изумительный. Это, должно быть, и манило Грелля на веранду. Он смотрел на закаты, небо, на огромное озеро, видневшееся вдали. От его поверхности отражались солнечные лучи и краснеющие, словно от смущения, небо.
До гостиницы Алан и Грелль добрались быстро, хоть и шли пешком. Сатклифф тут же прошмыгнул на веранду и уселся там, наслаждаясь закатом. И, хотя солнце уже почти зашло, все равно было красиво. Смотря на небо и видневшуюся вдали воду, он вспоминал детство.
Четкие образы вставали перед глазами. Вот его отец держит за руку и обещает вернуться с работы пораньше. В тот день он так и не пришел. Отдал жизнь за своего друга, спасая того от его же разбушевавшейся косы. Друг оказался еще той сволочью.
Он женился на матери Грелля, и вместе с ними зажил одной семьей, только вот Сатклиффа своим не считал, постоянно пытался его перевоспитать или переделать. Мать Грелля никогда не защищала, она была как будто под гипнозом. Грелль ненавидел этого отцовского «друга». Он был первым, кому Сатклифф, движимой жаждой мести и обидой, мечтал всадить в грудь нож.
Грелль вспоминал все это без особого желания. Он, конечно же, не убил своего отчима. Просто сбежал из дома и пошел учиться в Академию. Из вредности: желал доказать, что вовсе не такой бесполезный и бездарный, каким его все считали. А мечту о театре решил отложить. До лучших времен.
В Академии Грелль был в числе лучших. В Академии все изменилось. Тогда он впервые почувствовал, что такое, иметь власть в своих руках. Тогда же он узнал, что это за зверь такой – свобода. После – он всегда стремился к ней, протестовал, отращивая длинные волосы, нося каблуки, издеваясь своими откровенными ухаживаниями над коллегами.
Их роман с Мадам тоже был протестом. Он любил не Анжелину, он любил свободу, он любил запах крови и ночную мглу. Он любил убивать. Ему было можно все. Вседозволенность порождает безнаказанность и заставляет самые худшие черты пробудиться.
Грелль до сих пор помнил запах крови и ее металлический солоноватый привкус на губах. Красное закатное небо напоминало ему о тех счастливых днях. Если бы он мог, если бы он только мог, то обязательно бы прожил их еще раз.
Возвращение в привычный мир было слишком сложным. Тут все было не так, как там. Искусственно созданный мир счастья: ни болезней, ни трагедий, ни боли, ни горести. Плата – свобода. Никто не имеет право на что-либо без одобрения сверху. За каждым следят. Зато есть этот искусственный мир. Неживой мир.
Грелль не мог в нем жить. Но мог ли Алан? Раньше Сатклифф был уверен, что тот не может, что он тверд в своем желании стать таким же, как Грелль. Сейчас ему казалось, будто Алан сомневался, жалел о своих словах и пытался «дать задний ход». Он бежал от Грелля. К кому именно, тот не знал, но все же догадывался. Он старался верить, что это пройдет, что Алан просто немного запутался, что ему слишком трудно идти против всего того, к чему он привык.
«Но это, в любом случае, временно», – мысленно убеждал себя Грелль. «Все наладится», – шептал он себе под нос.
– Холодно уже. Ты еще тут?
Грелль обернулся. Алан стоял рядом и смотрел на горизонт. Смеркалось. Где-то в траве стрекотали кузнечики, жужжала мошкара, слетавшаяся на тусклый свет настольной старой лампы. Все еще в воздухе был слышен запах костра и жареного мяса.
– Ты пропустил ужин.
Тишина. Только стрекот кузнечиков и перешептывание взволнованной легким ветром листвы.
– Мне уйти?
Снова молчание. Грелль даже не повернул головы, даже не попытался возразить или дернуть плечом. Сделать хоть что-нибудь…
– Ладно. Тогда спокойной ночи тебе.
То, что Алан ушел, Грелль понял немного после того, как шаги отдалились. Ему вдруг захотелось встать, пойти и догнать его. Сказать ему что-то глупое, нежное… но в сердце зияла какая-то дыра. Сильнее хотелось плакать от усталости и слишком сильной тревоги.
Глаза закрывались на ходу, но Грелль все же дошел до их с Аланом комнаты, принял душ, вымыл волосы и даже их высушил. Ему еще удалось немного почитать, прежде чем сон сморил его окончательно. Алана в комнате-номере при этом не было. Он вернулся только под утро, пропахший алкоголем и дымом – проводил время с веселой компанией молоденьких студентов из Академии.
Night falls. Strange-colored walls. My eyes deceive. What is wrong With me?
Когда Алан открыл глаза, то ему показались чужими стены в их с Греллем квартиры. Он начал просыпаться вот так, среди ночи, с того самого момента, как они вернулись из загородной поездки.
Все казалось. Кружка, из которой пил Алан, постель, в которой спал, даже одежда, которую носил. Самое худшее – Грелль тоже казался чужим, далеким, не тем, которым был. К нему хотелось прикоснуться, но руку жгло невидимым пламенем. Его хотелось разбудить, чтобы услышать голос, но едва Алан его слышал, как ему становилось еще хуже.
Ему хотелось бежать. Куда-нибудь подальше от этой квартиры. От Грелля. От их общего прошлого, настоящего и будущего. Вообще, от всего, что могло бы их связывать или уже связывало. Алан не понимал, что с ним такое.
Лето заканчивалось. Ночи стали холоднее и длиннее. Раньше Алан выходил на балкон, пытаясь осмыслить происходящее, но теперь там было как-то холодно. Пахло озоном – значит, собирался дождь.
Алан стоял на балконе и смотрел на темное, скрытое тучами небо. Он искал в нем ответ на свой непроизнесенный вслух вопрос.
Что происходит?
Небо молчало. Ему нечего было сказать Алану. Оно, может, и не знало ответа на этот незаданный вслух вопрос.
Что происходит?
А может, это все – лишь его больное воображение, и на самом деле-то не происходит вообще ничего? Может, он просто спит, и ему снится небо и расширяющаяся дыра в нем, готовая утянуть его в любой момент. Он просто спит… рядом с Греллем.
Нет-нет, один.
Что происходит?
Алан выдохнул воздух-пар и ушел обратно в спальню. В сон его, правда, так и не начало клонить даже под утро. Он чувствовал себя разбитым, потерянным и даже в какой-то степени униженным. Ему хотелось задать Греллю вопрос: «Почему ты перестал учить меня?» Однако Алан наверняка знал, что не получит ответ.
Или это будет: «я же учу тебя».
Ложь. Он перестал верить Греллю. Его слова, которые раньше были безоговорочной истиной, вдруг начали казаться неправдивыми. Ведь он чего-то не договаривал. Зародилось недоверие, и теперь оно точило грудь Алана, выедало его сердце и пыталось увести с выбранного им пути.
Алан перестал верить. Он уже не наверняка, будет ли протянутая ему рука помощью. А вдруг, его схватят и отправят на верную гибель? А вдруг, уже отправили на эшафот, а он даже не успел понять, когда это случилось? Он ведь не мог согласиться.
Нет-нет. Алан все еще хотел жить. Или не хотел жить так? Или хотел…
Он запутался. Голова стала чугунной, хотела взорваться от мыслей. Внутри было пусто.
Сон в ту ночь к Алану так и не пришел.
Днем на работе Хамфриз был хмур, тих и менее приветлив, чем обычно. Эрик наблюдал за ним, старался подбодрить шутками, развеять плохое настроение, но его стажер упорно на это не реагировал. Он вообще ни на что не реагировал.
– Алан, что-то у вас с Греллем произошло? – поинтересовался Эрик за обеденным перерывом. – А? А, нет… не совсем, – покачал головой Алан. – Я не хочу об этом. – Послушай, – Эрик был очень настойчив, – расскажи мне. Все же, мы друзья, и мне совсем не безразлично, что с тобой происходит.
В это было очень трудно поверить. Слишком. Но Алан, смотря в глаза напарнику, смог. Он пообещал, что все расскажет, но когда рядом не будет лишних слушателей. Эрик согласился, нахмурив брови. Он был уверен: все слишком серьезно, иначе бы Алан не пытался так обезопаситься от посторонних.
Время, чтобы поговорить, удалось улучить только под конец рабочего дня, когда почти все разбежались, и Алан с Эриком смогли остаться тет-а-тет в кабинет. Слингби уселся на мягкий диван и приказал рассказывать.
– Скажи мне… ведь Грелль… он. Я не знаю, как спросить. Он что-то делал такое? – В смысле, нарушал ли он закон? – Да, что-то в этом роде, – кивнул Алан. – Я хочу знать, были ли какие-либо вопиющие случаи, в которых мог быть замешан Грелль. Я читал вырезки из старых газет. Я кое-что изучил. Мне кажется, он что-то скрывает от меня.
Перед Эриком встал выбор: рассказать Алану правду или нет. Он выбрал первое.
– Да, были.
Эти слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Алан до последнего надеялся, что ничего подобного быть не могло, но Эрик сказал, что было. Было? Значит, этот запах крови…
– Расскажи мне, что это были за случаи, – Хамфриз пытался сдержать волнение. – Некоторое время назад, еще до твоего прихода в Отдел, Сатклифф нарушил кучу правил. Он сбежал в мир смертных, притворялся там дворецким одной женщины. – И? – Ты не дослушал. Знаешь что-нибудь о лондонском Джеке-Потрошителе?
Алан напрягся. Да, он читал о нем что-то.
– Вроде бы слышал. Этот тот маньяк, который жестоко убивал проституток в Лондоне? – Да, он. Грелль – этот маньяк. И та женщина была вместе с ним.
Эрик еще что-то говорил, но Алан не слушал. «Грелль – маньяк», – этого было достаточно, чтобы его привычный мир перевернулся с ног на голову, сердце защемило, закружилась голова, и захотелось падать.
Грелль – маньяк. Грелль его, его любимый Грелль, – маньяк? В это было невозможно поверить, но Алан сам подозревал, что тут что-то не так. Что-то? Да нет же, все было не так. Все, от самого первого слова до последнего. Грелль не мог быть маньяком. Не мог убивать ради развлечения.
– Эрик, – Алан подскочил со стула, на котором сидел и покачал головой. – Нет, Эрик, – он подошел к Слингби очень близко, вцепился пальцами в ткань его пиджака и попытался его трясти. – Нет.
В глазах Алана читалось отчаяние. Он не мог верить. Не хотел. Просил Эрика сказать, что это все было шуткой, что все на самом деле не так. «Грелль не мог бы», – убеждал он, скорее себя, нежели Слингби. «Я спрошу у него. Спрошу», – с этими словами Алан вышел из кабинета и направился домой, желая узнать всю правду.
На небе сгущались тучи, пока Алан шел домой. Дождь, собиравшийся еще ночью, пошел только сейчас. Вначале это были маленькие капли, падающие на одежду и волосы, но дождь набирал силы с каждой секундой, и вскоре превратился в ливень.
Алан стирал воду с лица и постоянно моргал из-за попадавших в глаза капель воды. Он даже не замечал того, насколько холодным был дождь, того, что одежда намокла и стала липнуть к телу, того, что ливень, поднявшийся ветер и мокрая одежда мешали идти.
Порывы ветра вырывали у спасающихся от стихии жнецов их зонты, газеты и пакеты, швыряли их направо и налево. Кто-то кричал, что начинается ураган. Алану было все равно, даже после того, как оторванная, мокрая насквозь, газетная страница чуть не ударила его по лицу.
Он влетел в квартиру, забыв закрыть дверь. Грелль уже был дома; он поспешно захлопывал все окна, сражаясь с сильным ветром и брызгавшим в лицо дождем. Закусив губу, он приложил больше усилий, и створка поддалась. Только тогда уже вымокший Грелль смог закрыть последнее окно.
Он повернулся назад – и едва не вскрикнул. На пороге стоял совершенно мокрый Алан. Он тяжело дышал, упирался рукой в косяк и зло смотрел на Грелля. Вода капала с Алана на пол, создавая жутковатую мелодию, сливающуюся с завываниями ветра на улице.
– Что такое? – Грелль попятился. – Это правда? Скажи мне, это правда? – Алан почти кричал. Он смотрел на Сатклиффа все с тем же отчаянием, будто тот был последней надеждой на спасение, которая сейчас оказалось ложной. – Что, Алан? – Грелль развел руками. – Я не понимаю, – он качал головой и пытался смотреть по сторонам. – Ты – Джек-Потрошитель?
Ветер усилился. Дождь загромыхал по стеклу: бам-бам-бам! Вода лилась во все щели неудержимым потоком. А Ветер тем временем вырвал с корнями какое-то дерево и обрушил его на провода. В квартире погас свет.
– Скажи мне, это правда? – Алан качал головой: он не верил своим словам. – Да. Да, не смотри на меня так! Это правда. – Ты – маньяк? Ты убивал их? – Да, убивал, и даже не раскаиваюсь. Они заслуживали смерти, как ты не понимаешь? Алан, куда ты уходишь? Куда, черт тебя подери, ты направился?
Алан, развернувшийся, чтобы уйти, был остановлен Греллем. Его тонкие пальцы сжали плечо, умоляя никуда не уходить, прося дослушать. Алан резко дернул плечом, сбрасывая руку Грелля. Ему были не интересны его слова – главное он узнал.
– Ухожу. Мне надо подумать, – достаточно тихо, но отчетливо. – Там ураган. Я не пущу тебя, Алан, – настойчиво. – Нет, Грелль, пустишь. Ты – убийца. Нет, не Смерть, не путай. И не жнец даже. А простой убийца,– шаг вперед. – Отпусти меня. Я не хочу иметь с тобой ничего общего… Возможно, я отойду. Я доверял тебе. Я думал, ты относишься к убийцам так же, как и я. Ты ведь знал, – пауза, – все до мельчайших подробностей о моей истории… Ты думаешь, я захочу после этого находиться с тобой рядом?
Грелль разжал пальцы и убрал руку. Он даже отошел на пару шагов назад и врезался поясницей в край стола. Алан медленно повернулся к Греллю лицом и посмотрел на него. В глазах Алана больше не было отчаяния – только жгучая злость.
– Ты знал, что мою семью убили. Ты посмел лишать кого-то жизни, как те демоны лишили жизни мою родню. Не отрицай, Грелль. – Это было до нашего знакомства. – Неважно. Это совершенно не имеет никакого значения. Ты убивал их, притом, безжалостно. Ты не думал, что у них могут быть близкие? – Алан, ты не понимаешь… У них никого не было. Это шлюхи. Грязные женщины, которые убивали своих детей, чтобы те не мешали их «работе». Алан, послушай! – Нет. Не хочу. Может, они могли бы исправиться. Ни одной из этих женщин не было в Книги Смерти, и ты все равно их убивал, – у Алана кружилась голова. – Стой же.
Алан не слушал. Он медленно дошел до двери и вышел из квартиры. Ураган уже стих, остался только дождь. Да и если бы был ураган… Впрочем, его все равно не было. Алан медленно брел по лужам, не зная, куда он идет. Ноги сами вели его к Эрику. Он должен был понять.
Грелль, оставшийся в квартире, ошарашено засмеялся – жуткий истерический смех. Алан ушел. Вот просто так взял и ушел, так и не поняв, почему Грелль убивал... Какая-то дурацкая ссора, какой-то немыслимо глупый повод.
Медленно съехав вниз по стене, возле которой стоял, Грелль разрыдался. Вначале беззвучно, глотая слезы, а потом во весь голос. Ему хотелось выплакать из себя все то, что накопилось внутри. Всю ту боль и тревогу. Не верилось, что Алан ушел.
Не было никакой уверенности в том, что он вернется.
*** Эрик не ожидал, что кто-то придет к нему в такую погоду. Тем более, не ожидал, что это будет мокрый и ничего не соображающий Алан. Его пришлось переодеть, высушить и напоить крепким кофе, хотя сам Хамфриз просил виски или коньяка.
Несколько часов после этого Алан молчал. Эрик пытался разговорить его, узнать хоть что-нибудь, но ничего не выходило. Он смотрел в одну точку и молчал. Ему нужно было собрать всю мозаику мыслей в один паззл. В голове все никак не укладывалось то, что Грелль мог быть убийцей. Он не был похож на маньяка…
Алану действительно было все равно, убивал ли его (или уже не его?) Грелль до их знакомства или после. Он помнил свои чувства, когда потерял родителей. Он не выносил тех, кто мог просто так вот, без всяких там списков в Кинге Смерти, ради развлечения убить кого бы то ни было: богатого жнеца, случайного прохожего или лондонскую проститутку. По мнению Алана, такие существа не заслуживали звания «человек», а в случае Грелля, они не заслужили слишком гордого звания «жнец».
Нет, конечно, возможно он и погорячился во время разговора с Сатклиффом. Возможно, действовал исключительно на эмоциях, поддавшись истерике, но понять его не мог и не смог бы никогда. Нет, это было ужасным. Алан не мог принять поступка Грелля.
– Эрик? – наконец заговорил он. – Работа жнеца – это ведь не убийство? Мы лишь собираем души? Ведь человека жизни лишаем не мы, правильно? – Ну, так, да, – кивнул Эрик. – Значит, Грелль все-таки убийца? – Значит, да, – согласился Эрик.
Алан снова замолчал, но не так надолго. Сейчас все выстроилось в одну длинную логическую цепочку. Стали понятны слова Грелля. Его, конечно же, нельзя было винить, ведь он особо не скрывал того, что способен на убийство. Это, скорее, Алан не хотел верить и видеть в его словах что-то подобное.
– Я запутался, Эрик. Ужасно запутался, – признался Алан. – И хочу выпить. Пожалуйста, принеси что-нибудь покрепче.
На этот раз Эрик не возражал. Он даже подливал Алану виски – единственное спиртное, оказавшееся сейчас в доме. А Хамфриз пьянел, становился все разговорчивее. Ему, кажется, было уже все равно, просто хотелось выговориться, и тогда он принялся выкладывать всю свою жизнь Эрику, заставляя того удивляться и даже ужасаться некоторым историям.
–…в тот день все изменилось. Я вернулся домой, а обнаружил там, там… Эрик, я был напуган и растерян. В доме стоял ужасный запах. Меня тошнило. Я потом уже узнал, что так невыносимо пахнет кровь.
– …а потом я оказался в приюте. Знаешь, как там не любят таких, как я? Я ведь был ребенком из богатой семьи. Им это каким-то образом стало известно, и они захотели меня проучить. Просто наказать за то, что я был таким вот. Каким родился. Время в приюте – самое ужасное время в моей жизни, Эрик, веришь? – Верю, – кивал Слингби, и Алан продолжал рассказ.
Время текло очень медленно. Пахло алкоголем. Незаметно потемнело, а так как света не было, пришлось зажечь свечи. Алан все говорил:
–…потом была Академия. Хорошее время. Там я почувствовал себя не запуганным мальчишкой, а кем-то достойным нормального будущего. Ну, понимаешь, нормального? Хотя, какое оно могло быть нормальное, когда еще там я вдруг осознал, что мне нравятся мужчины? Я был влюблен, но тогда ни с кем не встречался.
–…мы познакомились в саду. Он стал моим первым мужчиной. Я полюбил его. Эрик, если бы я тогда понимал, о чем он говорит… – Не кори себя, Алан, - Слингби сел поближе и потрепал друга по волосам. В его очках отражалось ровное пламя свечи, и Алан невольно залюбовался. Ему очень нравился Эрик. – Ты не мог знать. – Как? Мог ведь, – Хамфриз так сильно дернул головой, что его очки сползли на кончик носа. – Мог, не спорь. – Не мог.
Эрик был упрямее, он даже улыбался, зная, что победит в этом споре. Алан махнул рукой и облокотился на спинку дивана. Очки он даже не думал поправлять, и тогда это сделал Эрик. Он протянул к Алану руку, но тот взял ее в свою и прижал к щеке, закрыв глаза.
Дальше все было, как в тумане. Алану хотелось забыться, Эрику – взять то, что как он считал, полагалось ему, а не Греллю. Целовался Силнгби иначе, обнимал совсем не так и был куда более напорист. Это почему-то нравилось Алану куда сильнее, чем привычный секс с Греллем.
Все было ново. Он чувствовал заново. Он будто вновь ожил, смог опять наслаждаться жизнью во всей ее красе. И, наконец, почувствовать свободу, но не ту, про которую говорил Грелль. Эта свобода была не такой, в ней было что-то сладкое, и хотелось кричать, отдаваться Эрику, позволять делать с собой все то, чего тот мог желать.
Эрик желал Алана всего. Он раздевал его медленно, проводя языком по шее. Он двигался медленно, а Алан, теряя терпение, пытался убыстрить темп, захлебывался в собственных стонах. Такого он еще никогда не испытывал. Эту ночь и Алан, и Эрик запомнили надолго.
Только утром, когда яркое, уже осеннее, солнце заставило проснуться, им обоим показалось, что все было не совсем правильно. Не так, как должно быть. Совершенно не так, как бы им хотелось.
– И почему все это не случилось раньше? – тоскливо спросил Алан, одеваясь.
– Мы ведь еще встретимся? – с надеждой, смотря в глаза Эрику, уточнил он перед уходом.
Да, конечно. Они встретятся. Эрик не мог бы допустить иного развития событий. Он задался целью: вырвать Алана из рук Грелля, забрать его, уберечь. Это должен был быть лучший выход: вначале отнять его у этого ненормального, потом – добрать нужное количество душ, и тогда он избавиться от своей болезни, а тогда можно мечтать о долгом совместном будущем.
Алан же, возвращаясь к Греллю, потому что не было иного выхода, думал о том, что Эрик, должно быть, и есть его судьба. Он еще не любил его, но чувствовал, как по телу расползалось тепло от одного воспоминания о случившемся между ними. Все было правильно, говорил он себе.
Неправильно только лгать, и Алан очень хотел сразу уйти прочь, собрать вещи, даже толком ничего не объясняя, но едва он вернулся в квартиру и увидел Грелля, все желание уходить тут же испарилось. Появилось чувство вины за содеянное.
Грелль выглядел плохо. Он был бледным, измотанным, но все равно радостно улыбнулся, когда Алан появился на пороге. Сатклифф даже обнял его, уткнулся носом в шею и просил простить, содрогаясь от слез. Алан машинально гладил Грелля по спине и прижимал к себе. Прежних чувств не было.
А вот у Грелля были и даже сильнее, чем раньше. Он говорил, что любит, и снимал с Алана рубашку, комком окидывая в сторону.
Он шептал, что никому его не отдаст, расстегивая пряжку ремня и освобождая от брюк.
Он просил дать ему еще один шанс, целуя выступающие ключицы, ведь жизнь без Алана потеряла для него смысл.
Хамфриз не сопротивлялся ничему. Он вообще почти ничего не делал – все сделал Грелль. Потом он просто ушел в ванную, смыл с себя все и решил, что у Эрика больше не появится. Сделает все, чтобы остаться с ним лишь коллегами. Он не мог уйти от Грелля – внутри все сжималось от одной мысли об этом.
Видимо, он к нему слишком сильно привязался. Грелль же сделал Алана смыслом своей жизни. Он всегда мечтал о любви, и когда она случилась, оказался не готов. Он был слишком слаб, чтобы противостоять всем тем чувствам, в миг обрушившимся на него; он лишь хотел исправить все то, что натворил.
– Я действительно думал, что ты не вернешься, – Грелль прижался к почти спящему Алану. Они лежали в кровати, Хамфриз смотрел в потолок и все еще не хотел ничего говорить. – Я тоже так думал. Я погорячился вчера, прости. – Ты тоже прости меня, Алан. Я думал, что ты все знаешь и… – Теперь знаю. Давай забудем о прошлом? – Алан взял руку Грелля в свою. Его пальцы были тоньше, кисть – уже, и вообще рука была больше женской, чем мужской. Алан осторожно поднес ее к своим губам и принялся целовать пальцы. – Ты все еще хочешь? – Грелль, как завороженный, смотрел на его действия, и ему становилось все лучше после каждого поцелуя. – Быть таким же? – Да. – Я, – пауза, – хочу. Да, все еще хочу. Помнишь? Свободным и счастливым. Конечно же, Грелль.
Сатклиффу стало легче. Если Алан все еще был с ним, значит еще не все потеряно. Все еще можно исправить, изменить. У них есть шанс, есть будущее, а это все, что его сейчас волновало. Их будущее. Их любовь. Их жизнь. Одна на двоих, как они хотели в самые первые дни.
*** In your mind's eye Lives a memory Hard to find Blinded by pain
And a cold voice Sings a melody Hear it sing Hell frozen rain Серая пена клубилась над городом. Все казалось странным и никчемным. Предметы – не предметы вовсе, а так, видение. Галлюцинация.
Холодный ноябрьский дождь плескал по асфальту. Ветер, не сильный, но холодный, добавлял трагизма нелепейшей в мире ситуации. Уже давно стемнело. Все жертвы были загнаны в ловушку еще до полуночи. Маньяк, готовый резать их, все продумал.
Алан смотрел на его лицо, на его руки, на асфальт залитый кровью и не мог поверить, что труп этой несчастной, валявшейся у входной двери в собственный дом, – дело рук Грелля. Зверь, сидевший в нем так долго, снова запросился на свободу. Ведомый жаждой крови, он овладел рассудком Сатклиффа и вынудил отправиться на охоту.
Жертва – очередная проститутка. Но в этот раз Грелль просчитался. Она зарабатывала этим деньги лишь для того, чтобы кормить маленького сынишку. Он плакал сейчас, еще не понимая, почему его мама лежит на полу в такой странной позе. Он звал ее. От его истошных воплей у Алана сводило челюсти.
– Грелль, – он качал головой. – Это не ты, Грелль. Не тот Грелль, которого я знаю. – Нет, – опускаясь на колени. – Этот Грелль – я. Это все – я. Это неотделимо от того Грелля, которого ты знаешь.
Алан не верил. Он все еще пытался удержаться за призрачную надежду что-то изменить или исправить, но сейчас безумный взгляд, который он видел перед собой, заставлял его испытывать отвращение к тому, кого любил. Хотя нет, уже не любил. – Ты – убийца. И как тебя еще держат в Управлении? – Алан?
Дождь мешал смотреть сквозь стекла очков. Алан скрывал презрение к Греллю и не понимал, что ему делать дальше. Хотелось уйти, но что-то держало. А ведь только вроде бы все наладилось, снова появилось доверие.
– Алан, ты же хотел быть таким как я. Быть свободным. Вот она – твоя свобода! – Грелль засмеялся не своим смехом и раскинул в стороны руки. – Ну, чего ты встал? Давай. Это не так сложно, – он с надеждой протянул скальпель Алану. – Помоги же мне. – Нет. Нет, – Хамфриз отодвинулся подальше, брезгливо морщась. – Делай это сам. Я не стану тебе помогать в твоих зверствах. Достаточно того, что я уже знаю и уже видел. До встречи. – Ты должен видеть, – не унимался Грелль. – Только так. Пойми, другого пути нет. – Тогда мне не нужен этот путь. – Ка-ак? – красные брови взметнулись вверх, скальпель упал на асфальт, открытая входная дверь скрипнула. – Так. Я пойду какой-нибудь другой дорогой. И ты пойдешь со мной, – Алан схватил Грелля за шиворот и, прижав к себе, создал телепорт. Сатклифф не успел и возмутиться, как они оказались в квартире.
Пару дней после они не разговаривали. Грелль лежал в кровати, почти ничего не ел, только пил принесенную Аланом воду. Ночь с убийством он вспоминал смутно. Алан все же смог простить. Точнее, попытался понять, хоть теперь снова отдалился от Грелля.
Все эти два дня он провел с Эриком. За эти два дня он понял, кого любит. К Греллю не осталось ничего. Внутри зияла пустота, гулял холодный ноябрьский ветер. На Грелля не хотелось смотреть – от одного вида этого лица и воспоминания о той ночи сводило судорогой живот.
В квартире стоял постоянный запах крови. От него никуда нельзя было деться, если только уйти к Эрику. На вопросы, вроде «куда ты?» и «когда вернешься?» Алан отвечал уклончиво. А потом и вовсе начал врать, пытаясь оправдаться срочными делами, болезнью друга или еще чем-то подобным.
Врал он только по одной причине: не хотелось ничего говорить снова поменявшемуся Грелля. Алан все-таки верил, что тот убийца-Сатклифф и этот Сатклифф, который сейчас рядом с ним, – это два совершенно разных Грелля. Второго ему не хотелось оставлять. Даже после того, как внутри посилилась пустота. Ее мог заполнить теперь только Эрик.
Алан врал.
Грелль дураком не был. Он понимал, что все не так просто и все слова говорятся лишь для отвода глаз. Какие могут быть дела в такое время, в которое обычно Алан уходил из дома? Нет, это глупости. Грелль понимал, что у теперь у Алана кто-то есть. Более близкий, более нужный.
Кто-то – не Грелль.
Это било очень сильно, высасывало жизнь по капле, превращало Грелля в кого-то еще. Он начал бояться смотреть на себя в зеркало: глаза стали чужими, выпитыми и пустыми; под глазами образовались черные круги, кожа лица, и без того бледная, казалась безжизненной. Вся выразительность, которая была у его черт лица, исчезла.
В душе поселялся зверь. Он уже диктовал, что делать. Он, а не кто-то еще. Это были не желания Грелля – все за него решал зверь, вырывавшийся наружу все больше и больше, заполоняющий разум.
Попытки сопротивляться не приводили ни к чему. Жадность хищника была сильнее жалкого сопротивления Грелля, и зверь заставлял того выбираться на импровизированную охоту каждую ночь, когда Алана не было дома.
Пока Хамфриз стонал в эриковой постели, замерзший Грелль бродил по ночному Лондону. Газеты снова начали пестрить заголовками об ужасных убийствах, совершаемых каким-то серийным маньяком.
После очередной выходки Уильям снова изъял у Грелля бензопилу, но косу на этот раз дал приличнее: это было что-то вроде ножа, только длинного и с зубчиками. То, что нужно маньяку, просто идеальное орудие убийства. Только по этой причине Грелль даже не расстроился.
У каждой из своих жертв маньяк вырезал сердце. Он делал это лишь потому, что его собственное ныло от боли. Пронзая импровизированным ножом чужое, можно было на несколько минут почувствовать облегчение: тяжесть, сковывающее его сердце, исчезала, снова хотелось дышать, радоваться, улыбаться.
Но как только эйфория проходила, возвращалось желание убивать.
Оно было слишком стойким. Теперь смысл жизни для Грелля стал заключаться в ночных вылазках на Землю, даже если он отправлял туда по работе, то все равно умудрялся прирезать какую-нибудь женщину. Они все были шлюхами – и это был аргумент, заставлявший их уничтожать. Были, даже если не занимались проституцией.
За каждой своей жертвой Грелль следил. Вчерашняя – богатая дама. Она изменяла своему мужу, причем так часто, что, казалось, с ней переспало все мужское население Лондона. Ее не было жаль. Тех, кто не хранил верность супругам, Грелль убивал вдвойне жестоко.
После вечерних «прогулок» (он именовал свою охоту именно так) Грелль возвращался в пустую квартиру, аккуратно раздевался и шел в душ, смывать с волос и кожи чужую кровь. Как только теплая вода возвращала ему способность мыслить, зверь, утоливший жажду, отступал назад. Оставался только Грелль, у которого очень болели сердце и душа.
Этот Грелль выключал воду, вытирался и прятал красный плащ, в котором убивал всех тех женщин. Потом он шел на кухню, варил себе кофе и в одиночестве пил его, читая какую-нибудь интересную книжку. Ближе к утру приходил Алан, но Грелль к тому времени уже спал – они пересекались только утром и иногда на работе, жили, как чужие, но под одной крышей.
Каждый вечер проходил по давно известному сценарию.
You lie silent there before me, Your tears mean nothing to me now, The wind howling at the window, The Love you never gave I give to you.
В тот вечер Алан, как обычно, соврав про встречу с друзьями в баре, ушел из дома, захватив ключи. Как только входная дверь закрылась, и привычно щелкнул замок, Грелль подошел к высокому платяному шкафу и решительно распахнул дверцу.
Он криво улыбался. Это не было похоже на его обычное выражение лица. Оно и не было его – чужое. Зверя, живущего в нем.
Найдя нужную вещь в шкафу, Грелль вытащил ее и начал собираться. Он аккуратно уложил волосы и заплел их в хвост, будто опять собрался играть роль дворецкого Мадам Рэд. Он скалился себе в зеркале, рисуя губной помадой красное сердечко, и как-то неудачно скользнул по зеркальной поверхности пальцами, из-за чего помада размазалось и вышло так, будто нарисованное сердце роняет кровавые слезы.
Грелль вышел в прихожую, надел черные перчатки, взял инструменты, осторожно положил их в свою сумку и надел сапоги: черные, на высоком каблуке. Сегодня он должен был выглядеть хорошо – ему придется буквально соблазнять свою жертву. Она всегда была падка на красивых молодых мальчиков.
Продолжая все так же криво усмехаться, Грелль покинул квартиру.
На лондонских улочках было необыкновенно людно. Первый декабрьский снег скрипел под ногами. Приближалось Рождество, дома были необычайно красиво украшены. Дети весело смеялись и играли в снежки. Какие-то девушки и некоторые мужчины улыбались Греллю думая, что он улыбается им.
Нужная женщина нашлась сразу. И даже попалась на крючок быстро, даже не расспрашиваю ничего о своем новом знакомом, она немедленно согласилась поехать к Греллю. Он был так обходителен с ней, что она не могла отказать. А когда несчастная поняла, что едут они не в поместье, про которое ей было сказано, а просто куда подальше от людных мест, уже ничего нельзя было изменить.
Она долго просила не убивать ее, захлебывалась слезами и кровью, которой ее рвало на новенькую обувь Сатклиффа. Это только раззадоривало ее мучителя, и он медленно пытал ее, убивая настолько жестоко, насколько вообще мог.
Домой Грелль вернулся в совершенном беспамятстве. И, наверное, забыл запереть дверь.
Тогда он еще не успел раздеться, даже снять плащ, когда услышал звук шагов. Алан, появившийся в квартире из ниоткуда, зажал нос рукой. Ему в ноздри ударил едкий омерзительный запах крови, тут же начало тошнить.
– Что это значит? – пытаясь сдерживать злобу, спросил Хамфриз, медленно заходя в квартиру, продолжая зажимать рукой нос. Он смотрел на окровавленную одежду Грелля и уже не сомневался в ответе, даже не нуждался в нем. – А ты не видишь, Алан? – отвечать на вопрос вопросом Грелль не любил, но сейчас ситуация вынуждала. Он медленно развязал ленту, стягивающую его волосы, и улыбнулся. – Так этот маньяк ты? – Я. Я, не удивляйся, – в словах больше гордости, чем сожаления. – Зачем ты убивал их Грелль? – спросил Алан, не зная, что ему еще спросить. Он так надеялся, что к этому они больше не вернуться, но Сатклифф… Сатклифф все испортил.
После этого вопроса воцарилась тишина. Грелль, тяжело дыша, будто совершал пробежку, приблизился к Алану, схватил его за подбородок и посмотрел в глаза. Хамфризу показалось, что его сейчас накроет то же безумие, что и Сатклиффа, но обошлось.
– Хочешь знать? – кривил губы в усмешке Грелль – нет, зверь. – Да, – прохрипел Алан. – Так вот знай. Знай, что я не выношу ложь. Особенно, когда лгут так, как это делал ты, мой мальчик. Почему ты не сказал мне все и сразу? Зачем затеял эту игру в неверную жену? Чего ты этим добился? Неужели сво-бо-ды?
Алан дернулся, пытаясь вырваться из больно сдавивших его подбородок пальцев. Но Грлль уже сам резко отпустил его, оттолкнув голову от себя.
– Почему ты ничего не сказал мне сразу? – почти всхлипывая. – Ты мне нужен. – Это же ложь! Ложь. О Смерть, неужели ты не понимаешь, что я действительно любил тебя? – Я тоже тебя любил, – со вздохом. – А теперь? – обнимая за плечи. – А теперь… нет. Я люблю Эрика. Прости, – заметив в зеленых глазах боль.
Грелль рассмеялся. Снова тем смехом, которым смеялся, когда готовился к убийству своей сегодняшней жертвы.
– Знай. Я посвящал каждую их смерть тебе, мой мальчик. – Прекрати, – Алан сделал шаг прочь, но оказался загнан в комнату. – Я заставлял их произносить твое имя перед смертью. Не веришь? Ты никогда не веришь. Ты мне не веришь, но при этом сам лжешь. Какой абсурд, мой мальчик. Какой абсурд…
Сатклифф развернулся на каблуках и исчез в темном дверном проеме. Алан моргнул. Ему показалось, будто тьма поглотила Грелля без остатка. Ему вдруг стало ужасно страшно, сердце, что называется, ушло в пятки. Он поднялся и на негнущихся ногах пошел на улицу.
Снег скрипел под его ботинками. Алан шел быстро, а на потемневшем небе зияло сероватое пятно. «Дыра, – подумал он и посмотрел на нее. – Та самая дыра». Он убыстрил шаг, хотя не знал, куда нужно идти. Его вел только запах крови, оставшийся в воздухе.
Алана тошнило. Он слишком часто и быстро вдыхал холодный воздух – у него моментально начало немного побаливать горло. Каждый шаг вперед стал даваться труднее, ноги все еще не слушались, запах стал слишком острым, дурманящим.
Острая больно пронзила бок. Перед глазами заплясали красные круги, а через секунду все залилось красной краской. Алан издал хриплый стон и начал медленно падать на снег, хватаясь за то место, в которое пришел удар.
Когда красный цвет рассеялся, а Алан почувствовал, что осел на снег, он убрал от бока руку. На черных перчатках при свете луны можно было рассмотреть откуда-то появившийся красную краску. Снова в ноздри ударил запах крови. Голова закружилась.
Второй удар был в спину. Насквозь. Алан снова издал что-то вроде хрипа и выплюнул изо рта кровь. В голове все гудело. Снова заплясали красные круги, потом небо, казавшееся синим, окрасилось в красный цвет, а потом – все пропало.
Грелль упал на колени рядом с Аланом и обнял его. По лицу Сатклиффа катились слезы, он стискивал зубы, чтобы не закричать. Вот она: банальная история убийства из ревности, но это не было так. Удары Алану наносил не Грелль, а то существо, что управляло им все это время. Оно вело дрожащую руку с косой-ножом. Едва Алан закрыл глаза, зверь отступил, а Грелль увидел, что наделал.
Он уложил Алана головой себе на колени и, стянув зубами с руки перчатку, начал гладить его по щеке, напевая старую детскую колыбельную: «Спи, мой любимый, – слова смешивались с рыданиями, – спи, засыпай…»
Когда Алан и Грелль только начали жить вместе, Сатклиффу пришлось уже петь эту колыбельную. Алану было плохо, но он упорно пытался доделать незавершенную работу. Грелль тогда посмеялся: «Мне, что тебе колыбельную спеть, чтобы ты спать пошел?» А Алан сказал, чтобы он спел, и только после этого согласился отправиться в кровать и выспаться перед новым рабочим днем.
– Прощай, – Грелль поцеловал Алана в лоб.
Его руки все еще дрожали, а сознание походило на кисель. Он не чувствовал боли, еще не осознал до конца утраты. Грелль медленно дышал и начал подниматься со снега, продолжая напевать мелодию из колыбельной. Так он прощался с Аланом.
Откуда-то сзади уже доносились голоса других жнецов. Сатклифф сам пошел им навстречу. Он не знал, откуда они тут взялись, не улавливал их лиц, кроме одного. Эрик, бывший среди тех, кто пришел и узнавший, что произошло, бросился к Алану, надеясь, что все еще можно исправить.
– Сатклифф, я ведь предупреждал, – Уильям схватил Грелля за локоть.
У того по-прежнему все плыло перед глазами, он узнал начальника только по голосу. Вместо лица он пока видел какие-то тени, смешенные краски, но никак не черты. – Как вы узнали? – Книга Смерти, Сатклифф. Если вы думали, что имен жнецов там нет, то вы ошибались.
Грелль промолчал. Он только начал понимать, что произошло. Только вот время невозможно было отмотать назад, в тот сад и, вместо того, чтобы разговаривать с Аланом, просто уйти оттуда.
Тогда бы ничего не было. Не было бы их любви, и она бы не закончилась так трагично. Любовь слепа, и Алан не увидел в Грелле угрозы, Грелль – не знал, на что способен. Сейчас все казалось страшным сном. Этого не могло произойти в реальности, но почему-то произошло. Мозг, ослепленный чувствами, вдруг прозрел. Греллю стало страшно и противно от себя самого.
– Он хотел стать таким же, как и я, – слабо произнес он, едва стоя на ногах.
Грелль говорил не с Уильямом, одевающим на него наручники, а с сами собой.
– Зачем? – Спирс все же задал этот ненужный сейчас вопрос. – Он хотел свободы, – единственное, что пришло на ум. – Да уж. Теперь он точно освободился…
Сатклифф задрожал. Освободился. Третий путь всегда ведет к гибели. Другого конца быть не могло. Но неужели настоящая свобода может быть только такой? Греллю стало больно. Чувства, которые прятались, пока орудовал зверь, начали возвращаться, сердце заболело вновь, но уже по-другому.
– Что со мной будет, Уилл? – глядя в глаза Спирсу, тихо-тихо спросил Сатклифф. – Не знаю, Грелль, - пожал плечами Уильям. – Подобного никогда не происходило. Жнецы еще ни разу не убивали других жнецов, тем более, своих любовников. Вы первый. – Уилл… - начал падать снег, и Грелль поднял голову вверх, к небу. – Посмотри туда. Видишь? – Что я должен увидеть? – хмуро поинтересовался Уильям. –Там. Серое. Дыру в небе. Ее больше нет, видишь, Уилл?
Спирс покачал головой. Грелль был невменяем. Он будет просить руководство провести психологическую экспертизу, и того, возможно, его шкуру удастся спасти, принудив проходить лечение.
Грелль же, пока Уильям был увлечен своими мыслями, все смотрел в небо. За спиной разговаривали другие жнецы, кажется, был слышен голос Эрика. Серого пятна действительно больше не было. Грелль решил, что небо все же забрала Алана, утащило в ту дыру, а потом сразу же ее заделало, чтобы невозможно было Алана оттуда вытащить. И как бы Грелль не хотел разбить это жестокое небо, вернуть назад ничего было уже нельзя.
Это конец. Вот такой вот странный и своеобразный. Простите, что выложить вышло 31 декабря. Спасибо Вам, заказчик, за заявку. Автор очень сомневается в том, что у него вышло что-то стоящее, поэтому будет рад любым, даже самым негативным, отзывам. Спасибо всем, кто читал это, если, вообще, читал. Покажитесь, автор только "за", ему хочется знать мнение людей о прочитанном. А еще автор лох, и он забыл выровнять один из эпиграфов по правому краю.
No hubo brujas ni embrujados en el lugar hasta que se comenzó a tratar de escribir de ellos.
Оно великолепно. Никогда не читала ничего похожего на это. И хочется сказать что-то... И в то же время слов нет, одни эмоции. Не судьба мне сегодня уснуть, короче. Автор, открывайтесь. Явите себя заказчику и восхищенным мимокрокодилам вроде меня.
Быть в тени уже нет смысла. Выползаю. Анна де Люинь, огромное Вам спасибо. От сердца отлегло, стало легче дышать, если честно. Спасибо, что читали.) У меня перестало так биться сердце от волнения, когда прочел Ваш комментарий автор, да
Сделай то, что хочется сделать, спой то, что хочется спеть
.серый кардинал, я знала, что это ты )) Никто, кроме тебя, такое бы не написал. Это прекрасно. Спасибо. Так... сильно и грустно, и в то же время всё-таки правильно... Потрясающая вещь. Прости, у меня тоже не хватает слов, слишком переполняют после прочтения эмоции... очень тяжело. Но совершенно бесподобно. Спасибо.
Aurus, большой спасибо тебе за твой отзыв, за заявку и за то, что открыла для меня эту пару.) Я безумно счастлив, что понравилось, потому что был уверен, что вышло, мягко говоря, не очень. Фик вышел тяжелым, конечно, но я рад, что таким, каким я хотел) Твой комментарий заставляет улыбаться Очень радостно, что он тебе понравился))
-
-
27.12.2011 в 00:53Слов: 2 267
Возможно... это не то, что хотел заказчик, но отступать уже поздно.
Рейтинг: R
От автора: Автор вдохновился музыкой Акиры Ямаоки. Названия и эпиграфы взяты из его песен. Основной песней является “Room of Angels”, слова для основного эпиграфа взяты для нее.
Goodbye...
Goodbye...
Музыка к данным частям -
I never felt so lonely, then you came along,
So now what should I do? I'm strung out, addicted to you.
Научиться выживать среди жнецов – не самая простая и легкая задача. В этом мире есть свои правила, регламентирующие все: одежду, внешность, даже ту еду, которую стоило бы есть на завтрак, а какую – на обед. Четкая иерархия, все роли распределены, всё – расписано до мелочей.
Жить в таком мире сложно. Слишком велика ответственность, слишком дорога расплата за несделанное или сделанное не так, как этого требует Правило, Устав, Регламент, да хоть Кодекс чести, нигде не записанный, но существующий уже сотни лет.
У каждого жнеца есть два пути. Первый: пойти работать в Управление, заниматься собором душ с утра до вечера, носить идеальные костюмы и жить работой. Это то, к чему стремятся многие, ведь у каждой медали две стороны. Вторая сторона такой работы – возможность получения премий, привилегий. Так, любому работнику Управления дается квартира, ему оплачиваются его поездки на отдых, а в глазах общественности даже самый обычный диспетчер выглядит как живой герой. На работу в Управление попадают лучшие.
Второй путь менее привлекателен. Те, кто провалил экзамен, подаются в сферу услуг. Их дело – обеспечить другим комфортный уровень жизни. Они работают учителями в начальных школах, врачами в городских больницах, продавцами, барменами… В общем, не занимают высоких должностей, но живут самой обычной жизнью, нередко заводя семьи. Однако большинство из них не особо счастливы, а души их прожигает невыносимо сильная зависть.
Есть и те, кто идет по третьему пути. О них предпочитают не говорить и не упоминать лишний раз. Их личные дела уничтожают, а подобные случаи, как правило, замалчивают. Так что, о тех, кто «оступился» не узнают почти никогда. Если же узнают, то только по указке вышестоящих органов, чтобы остальные знали, как наказывают подобных жнецов. Их, избирающих третий путь, порицают; родители говорят своим детям: «Держись от таких подальше».
Одним из этих является жнец Сатклифф. Диспетчер из Третьего Отдела, принесший ему дурную славу. О его ужасном поведении все знали давно, но как-то научились закрывать глаза, пока Грелль не переступил допустимую черту – эта история о Джеке Потрошители как раз ею и оказалась.
С того момента его начали избегать, шептаться за спиной и косо посматривать в его сторону. Грелль не терял уверенности в себе и на любые подколки (а их на него сыпалось не так уж и мало) отвечал наглой улыбкой, говорившей: «Смеется тот, кто смеется последним».
От Грелля отступились все, даже Рональд. Он старался лишний раз не упоминать в разговорах с приятелями того, что его наставником является «тот самый Сатклифф». Греллю, конечно, было неприятно, но он уже не жалел своей загубленной карьеры и потерянных друзей. Значит, не друзьями они были, говорил он себе, стараясь держаться в те дни, когда мир был особенно зол на него за проступок.
Время шло, но ничего не менялось. Только сплетни чуть поутихли, что не могло не радовать. Жнецы перестали обсуждать Сатклиффа при нем и начали вести о нем разговоры исключительно за глаза, чтобы он ни о чем не догадался.
Это смешило самого Грелля. Дураком он никогда не был, но играть эту роль актрисе приходилось изо дня в день. Так легче было выжить здесь после того, как он выбрал третью дорогу, ведущую в пропасть. Так утверждали все. Грелль же утверждал, что она ведет к счастью, просто для него это слово имеет совершенно другое значение.
К одиночеству Грелль привык быстро. Он-то и был, по сути, всегда одинок, просто раньше на сцене его жизни была массовка, а теперь ее не стало. Лить по ней слезы было занятием бессмысленным, и Грелль не лил. Счастливым, правда, быть хотел вопреки всему и шел к своей цели, не обращая внимания на предупреждения.
– Сатклифф, вы доиграетесь, – презрительно бросал ему Уильям каждый раз, а в ответ получал воздушный поцелуй.
Так, наверное, могло бы длиться еще долго. Или не долго, смотря, как сложились бы обстоятельства – оступись Грелль, уже едва балансировавший между жизнью и смертью, его бы никто не схватил за руку и не удержал. Все поменялось в один весенний день, когда он случайно столкнулся в саду с молоденьким стажером Хамфризом.
…– И что, тебя не пугают все эти истории? – Грелль снял очки и близоруко сощурился. Он протер стеклышки белым платком и сунул его в карман пальто, а потом уже надел очки обратно.
– Нет. А должны? – Алан искренне удивился.
Теплый весенний ветер чуть растрепал его идеальную прическу. Алан выглядел таким открытым, что Грелль не смог сдержать легкой улыбки.
– Должны. Ты же правильный, – веселый смех. У Сатклиффа он был невероятно звонкий, и это очень понравилось Алану. – Посмотри на себя! – Грелль провел рукой по его груди, считая пуговицы. – Застегнут на все пуговицы, галстук идеально завязан, небось, и работу во время сдаешь?
– Да, сдаю, – Алан легким движением поправил очки. – Жнец должен…
– Фу, какой скучный, – Грелль махнул рукой. Нужно добавить, что они с Хамфризом сидели на скамейке, поэтому Сатклифф, отвернувшись, удобно облокотился и сделал вид, будто разглядывает до ужаса интересный дуб напротив.
– Я? Да вы… да я…
Грелль даже не дернулся. Он продолжал смотреть на дуб, закинув ногу на ногу и чуть-чуть раскачивая из стороны в сторону одной из них. Алан, казалось, слегка покраснел от гнева. Скучным его еще никто не называл. Его, знавшего так много и интересовавшегося столькими вещами… Скучным? Нет, он не мог этого просто так забыть.
– Что вы имели в виду? – старался он держать себя в руках, хотя это трудно ему удавалось.
– Хочешь быть как все они? – Грелль продолжал смотреть на дуб… или сквозь него? – Всю жизнь собирать души, получать повышения, премии. Прожить свою немаленькую жизнь зазря?
– Я?
– Ты. Не я же, – смешок. – Это ведь ты сейчас сказал «да, сдаю». Все делаешь правильно. Ничего-ничего, старайся. Вырастишь, станешь каким-нибудь крутым начальником, – Грелль поднялся со скамьи и собрался уже уйти.
– Нет. Подождите, пожалуйста, мистер Сатклифф! – Алан поднялся следом и положил руку на плечо Грелля. – У меня не так много времени, - почти тихо, – и я хочу прожить его так… так, как вы.
***
Тогда в парке Грелль сильно удивился Алану, посчитав глупцом. Уже потом, когда они познакомились поближе, он вдруг понял, насколько силен этот юноша. Он не был испорченным, он оставался искренен и хотел жить. По-настоящему. Алан умел радоваться всему.
Оказалось, это потому, что он болен. Когда Грелль узнал об этом, то едва сдержал слезы. Ему вдруг стало так больно, как только он представил себе мир без Алана. Бывает так, что кто-то входит в нашу жизнь быстро и прочно. Так получилось и у них.
Ни Грелль, ни Алан не заметили, когда их просто приятное обоим общение переросло в любовь. Любовь, безусловно, запретную: узнай кто в Управлении о том, что Алан с Греллем, у Хамфриза прибавилось бы очень много проблем.
Правда, было одно «но». Алан действительно задался целью прожить жизнь так, как ее собирался проживать Сатклифф, ну а тот просто не мог ему этого позволить. Слишком уж много страданий это принесло бы Алану. Любя, мы стараемся уберечь наших любимых от тех бед, которые случались с нами, поэтому осуждать Грелля бессмысленно, хоть его поведение обижало Алана.
Тот, конечно, не особо это показывал. Просто начал замыкаться, возвращался домой и вместо приветствий садился ужинать или отделывался необходимостью заполнять очередные бумаги.
В этот момент Грелль понял, что нужно что-то менять.
-
-
27.12.2011 в 00:55В комнате было темно и душно, и даже открытое настежь окно не спасало. Грозовые облака заслонили небо, и не было видно просвета. Собиралась, наверное, сильная буря. Когда загремит гром и мощные дождевые капли начнут бить в окно… Нет, лучше Алану не думать о грозе – он ее никогда не любил.
Гроза – это вестник дурных новостей.
А тем временем с каждой минутой темнело все сильнее. Ветер уже начал сильнее шелестеть листвой, все нарастая и нарастая. Алан подошел к окну, позволяя себе вдохнуть запах пыли, и тут же чихнул. У него была аллергия.
Начался еще несильный дождь: она из капель упала Алану на нос, и он поспешил закрыть окно. Если вдруг начнется сильный ливень, а порывы ветра будут такими же мощными, как и сейчас, то вся вода хлынет в квартиру, и тогда документы, разложенные аккуратными стопочками на столе у окна, будут испорчены.
Вместе с первым раскатом грома хлопнула входная дверь – это Грелль пришел. Он вернулся домой с работы, шумно разделся и зашел в гостиную, где сейчас находился Алан, сразу же выключив свет.
– Грелль, я работаю, – хмуро отозвал на это Алан. Без электрического освещения в комнате стало совсем темно, а яркие вспышки молний вряд ли могли бы послужить хоть каким-нибудь маломальским источником света.
– Снова? Какой же ты все-таки скучный. Прав я был тогда, – Сатклифф подошел близко-близко к сидящему за столом Алану и положил руки ему на плечи.
– А что ты мне предложишь? – усмехнулся тот, порываясь встать, но Грелль держал крепко.
– О, возможно, тебе даже понравится мое предложение, – он наклонился; длинные волосы тут же стали щекотать шею и лицо Алана. Грелль прошептал ему в ухо: – Хочешь, я сделаю тебе массаж?
– Грелль… я работаю, сказал же, – вздохнул Хамфриз, уже не сердито, скорее обреченно. Конечно, что же еще мог предложить Сатклифф…
– Не хочешь, значит, - в его голосе, как показалось Алану, проскользнули нотки азарта. – Ну… А хочешь, я научу тебя быть таким же?
Секундная пауза, за которую Грелль успел отойти от Алана, а тот повернулся на него и посмотрел в его лицо, осветившееся вспышкой молнии. Он улыбался, хитро щурясь.
– Что? – Алан поднялся с места и подошел к Греллю.
– Хо-чешь, я на-у-чу, – тот растягивал слова, проводя указательным пальцем по губам Хамфриза, - тебя быть таким, как я?
Поцелуй – знак согласия. Алан хотел быть таким же, как Грелль, причем очень давно, но сам не мог объяснить себе, почему, зачем… Просто ему казалось, что так правильно. Так, как Грелль: сиять, сгореть в собственном огне, оступиться и стать в глазах другим преступником, но почувствовать эту мифическую свободу на своей шкуре. А потом – умереть. Ведь тогда будет не страшно ничего.
Грелль прижал Алана к себе покрепче. Если он так хочет, то да, ему, Сатклиффу, будет легко научить его быть таким. Как бы он не хотел уберечь Алана от безумия, еще меньше этой игры в молчанку, которая наверняка приведет к тому, что они разойдутся. Будь, что будет, решил для себя Грелль и провел языком по подбородку Алана, быстро расстегивая пуговицы на его рубашке.
– Я скучал по твоим прикосновениям, – прошептал ему в ухо тот, прижимаясь тесней.
– А я скучал по тебе, – усмехнулся на это Грелль и утащил Алана в их спальню.
***
– И как ты собираешься меня учить? – Алан зажмурился из-за попавшей ему в глаз дождевой капли.
Дождь, начавшийся еще вчера, так и продолжал лить. Было пасмурно, мокро и холодно. Грязная земля чавкала под новенькими ботинками Алана, а Грелль на своих каблуках и вовсе почти проваливался, но продолжал уверенно идти. Его не смущало даже то, что он уже весь вымок в этом своем пальто, которое, как известно, было ему мало.
– Увидишь, – ответил Грелль. – Только не отставай и там аккуратнее смотри не про… Алан!
Сатклифф пытался предупредить Алана, чтобы он не попал случайно в одну из ловушек, оставшихся тут еще со времен Первой войны с демонами. Однако не успел, и Хамфриз одной ногой угодил в небольшую ямку. Все бы ничего – она ведь была неглубокой, однако штанину он изрядно испачкал и теперь гневно пытался отряхнуть грязь.
– Мне нравится, как ты злишься, мой…
– Грелль! – строгий взгляд смирил начавшего хихикать Сатклиффа.
– Хорошо-хорошо, не буду.
Дальше Алан и Грелль шли, почти не разговаривая, только шумел дождь и листья, на которые падали тяжелые капли. Дорога была длинной и не самой хорошей. А еще Алан совсем не знал, куда Грелль его ведет, но тот, похоже, бывал тут не раз и не два. Еще с уверенностью можно было сказать, что он привел Алана в лесопарк, но давно заброшенный, находящийся за чертой города.
Грелль словно прочитал мысли своего спутника и начал рассказывать:
– Тут раньше был центр города. И парк этот был очень красивым и ухоженным, – он снова чуть провалился в грязь, поэтому замолчал. Дождь стих. – В детстве я часто бывал тут, гулял, рассматривал все, особенно мне нравилось, как выглядел парк весной.
Конечно, Алан не мог утверждать, потому что не видел, но ему показалось, будто Грелль улыбнулся, вспоминая, каков был на вид этот весенний парк из его детства.
– Все деревья цвели. Они были такими разными! Когда ветер шумел, то становилось очень хорошо. Вон там, – Грелль остановился и подождал, когда к нему подойдет Алан, чтобы указать рукой на какие-то кусты, – был жасмин. Знаешь, от него еще всегда исходил такой удушающий сладкий аромат… Да, я любил эти места. О, мы почти пришли!
Впереди были ветки. Много-много веток. Алан не знал, чего ожидать, когда Грелль убирал их с пути, но восхищенно улыбнулся, увидев обрыв и услышав шум бегущей реки.
– Когда я тут гулял… В общем, как-то обнаружилось. Здесь очень красиво. Я любил бывать тут, даже спускался вниз. Ну, не смотри на меня так.
– А если бы ты упал? – Алан все же был переполнен чувством сильной эйфории от своего первого шага к свободе.
– Не упал же, – улыбка. – Алан, перестань. Тебе не идет эта строгость.
Впрочем, Алан его не слушал. Он уже подошел к самому краю и смотрел на горизонт. Дальше не было леса, а было огромное поле. От этих красот захватывало дух. Грелль обнял Алана за талию и положил подбородок ему на плечо.
– Это было твоим местом?
– Нет. Не то, чтобы прямо моим. Тут постоянно было много людей. Просто мне нравилось здесь бывать. Тут пахло свободой. Чувствуешь?
– Чувствую, – Алан закрыл глаза.
Солнце выглянуло из-за туч, освящая небо и его лицо. Ему вдруг стало так тепло-тепло, будто оно своими лучами осторожно касалось его щек, носа, подбородка, ласкало и говорило: «Ты поступаешь верно». Это тепло предавало уверенности в себе. Алан решил: он точно будет свободным.
Автор забыл предупредить, что это AU.
TBC, если заказчик захочет.
-
-
27.12.2011 в 02:15Зачем? Чтобы я прочитал. Чтобы еще кто-то прочитал. Эх ты.
Ничего, что я отвечу здесь, да?
Свобо-одным. А ведь это прекрасно - быть свободным, так же? Оно... свободное. Безвозвратное и смеющееся над своей безвозвратностью. А еще оно заранее безнадежное. М?
Я однажды приеду и укушу тебя за нос, так и знай.
-
-
27.12.2011 в 02:18Безвозвратное и смеющееся над своей безвозвратностью. А еще оно заранее безнадежное. М?
Я не буду отвечать на этот вопрос, можно?)
В любом случае, спасибо.
автор
-
-
27.12.2011 в 02:20А вот это был не вопрос, даже так)
-
-
27.12.2011 в 03:31-
-
27.12.2011 в 13:33автор
-
-
27.12.2011 в 15:10Хотеть ещё!
Нет, к сожалению. Я скромный мимокрокодил.
-
-
27.12.2011 в 15:20Хотеть ещё!
Если заказчик подтвердит соответствие исполнения заявке и захочет продолжения, то да.
Если нет - я откроюсь Вам в у-мылочку, и Вы сможете следить за продолжением у меня в дневнике.
автор
-
-
28.12.2011 в 20:45Очень-очень хочется продолжения!) Великолепно же!
И буду тоже рада, если вы откроетесь. И, по-моему, я как раз заказчик ))
Спасибо вам!)
-
-
28.12.2011 в 20:48Если хочется, то будет, конечно.)
А Вы не уверены, что Вы заказчик?)
Давайте я откроюсь сразу по окончанию, а пока подержим интригу.
автор
-
-
29.12.2011 в 03:591 209 слов в данных частях.
Музыка
Приятного прочтения)
***
Принимая какие-либо решения, всегда следует руководствоваться разумом, и только им. Сердце, конечно, верный друг, но оно иногда бывает слепо. У влюбленных, говорит статистика, вообще с этим беда. И разум, и сердце, словно сговорившись, снимают с себя ответственность за то, что делают те самые влюбленные, а когда наступает прозрение, вдруг становится страшно и жутко от себя.
Алан очень любил Грелля. Любил его роскошные мягкие волосы, особенно проводить по ним пальцами, перебирать и теребить в руках, если вдруг выдавались такие дни, когда Алан, сидя за столом, занимался чем-то своим, а Грелль находился рядом и, словно кот, урчал над ухом.
В нем было все то, что так искал в жизни Алан: ум, красота, упрямство, дерзость, жестокость. В нем было все и даже больше, чем можно было бы желать. Такое счастье редко сваливается на кого-либо просто так. Алан, все же, не задумывался над тем, просто так все это было, или не просто. Он жил, любил и шел к намеченной цели мелкими шажками.
Он безоговорочно верил Греллю, смотря в его чуть раскосые зеленые глаза. Сатклифф был готов протягивать ему руку столько раз, сколько понадобиться. Ведь они были связаны. В это Алан верил так же сильно, как и во все остальное.
– Наверное, это судьба, – как-то сказал он Греллю. Тот только пожал плечами.
– Я не верю в судьбу.
– А разве мы не судьба? – улыбнулся Алан, пытаясь взять за руку Грелля, но тот дернулся и не позволил этого сделать.
– Нет. Мы ведь не можем решить, кому умереть. Это не наши привилегии, – на этом слове Сатклифф понизил голос. – Но знаешь, мне всегда хотелось почувствовать, как это: решать, кто будет жив, а кто – нет. У меня даже получилось…
– И как это?
Алан безуспешно пытался скрыть интерес, всматриваясь в профиль Грелля. Тот сидел на подоконнике, закинув ногу на ногу. Через открытое окно в комнату доносился шум. Грелль расслабленно закрыл глаза и высунул наружу руку, чувствуя, как по ней проходят волны воздуха – теплый весенний ветер. Ему нравилось это ощущение легкости и весенней свежести.
– Это? О, Алан, это изумительно! – Грелль резко повернулся и открыл глаза. – Это ощущение непередаваемо. Представь себе, что тебе можно все. Это власть, безграничная и опьяняющая. Это вседозволенность. Это, Алан, настоящая свобода, не сковывающая тебя в действиях. У тебя есть самый настоящий выбор. Выбирай – не хочу, – Грелль засмеялся и посмотрел на Алана.
– Ты похож на маньяка, – Хамфриз улыбнулся. – Ужинать пора, – поспешил он перевести тему. Где-то внутри голос интуиции, а может, разума, предостерегал от разговоров с Греллем об убийствах.
– Да, пора. Ты прав… Ты, как всегда, прав.
Что Алана испугало в этих словах, он не понял сам. Ему показалось, что голос Грелля изменился. Стал суше, резче. Грелль будто не говорил, а резал словами по коже Алана, заставляя вздрагивать от резкой непривычной боли. Мир, казавшийся огромным, вдруг сузился до размеров небольшой светлой кухни. Из него в миг унеслись все краски, кроме алой. У Алана скрутило живот: ему показалось, что он ощущает в воздухе тошнотворный запах крови.
Часть подсознания говорила: «Нет, Алан, не делай этого». А чего именно, понять было трудно. Грелль улыбался, смеялся и говорил, как прежде, а у Хамфриза в душе зародилось сомнение. Он вспомнил самый первый вопрос, заданный ему Греллем там, в саду, когда они сидели на скамье напротив раскидистого дуба.
Тогда он ничего не знал… а что он вообще должен был знать?
Голова болела. Все болело. Дыхание участилось. Что же он должен знать? Ведь должен. Должен. Должен.
– Алан, тебе плохо? Ты бледный…– Грелль коснулся рукой лба Алана.
– Я, пожалуй, больше не буду, – тот отодвинул тарелку с недоеденной едой. – Что-то действительно себя неважно чувствую…
Встав из-за стола, Алан поспешил уйти в спальню. Он спиной чувствовал тяжелый взгляд Грелля, осуждающий его, но ничего не мог с собой поделать. Ему не хотелось есть, спать, быть рядом. Не сейчас – потом. Они еще обсудят все вопросы, но немного попозже, когда ему станет лучше, когда тошнотворный запах выветрится, и снова запахнет розовым маслом.
А пока нужно просто закрыть глаза. Завтра будет лучше. Обязательно лучше.
***
Жизнь шла своим чередом. День сменялся другим, стирались картины прошлого, заменяемые более яркими воспоминаниями. Алан больше не думал о том, что он чего-то не знает. Тот день закончился давно; сейчас на календаре было 20 июля. Жара стояла невыносимая, было не продохнуть.
Алану нужно было задержаться вечером в архивах, забрать чье-то дело. Он даже не знал, чье, ведь все данные были записаны на специальной бумажке. Все, что требовалось от Алана – протянуть ее тому, кто занимается всеми этими делами… он не знал точного названия данной должности. Начальник архива, если только, но это звучало немного забавно.
Когда Алан медленно шел по длинному коридору, разделявшему его Отдел и архивы, то черные небольшие квадраты, изображенные на белой плитке, прыгали переж глазами. Было душно, каждый вдох давался с трудом. Голова кружилась, а еще шагов через пятьдесят, после того, как Алан спустился по лестнице, мир поплыл, краски смешались. Он вдруг почувствовал, как неконтролируемо падает вниз.
– Ты как?
Голос казался знакомым. Алан открыл глаза и обнаружил, что его крепко держит Эрик – его наставник и почти что друг. Бледные губы изобразили подобие улыбки. Алан был очень слаб.
– Пошли-ка до медкабинета. Что-то плохо выглядишь.
Эрик отвел Алана в медицинский кабинет, где его быстро привели в чувства. А потом еще он сам сходил в архив, забрал нужное дело и даже отнес его туда, куда следовало. Не хотел нагружать Алана лишней работой, хотя до этого только и делал, что сваливал на ответственного стажера все то, чем сам бы не хотел заниматься.
– Ты на меня не злись, ладно? – Эрик вызвался проводить Алана до дома, а то вдруг тот опять захочет упасть посереди дороги.
– Да я на тебя не злюсь. Ты же мне помог.
Эрик только усмехнулся.
По дороге они зашли в уютное кафе и пообедали, хотя давно наступило время для ужина. До этого Алан и Эрик были не очень-то дружны между собой, но именно этот день положил начало их более близким отношениям. Он положил начало концу. Более стремительному, чем того мог ожидать сам Алан, Эрик или даже Грелль.
Слингби отличался от последнего всем. Абсолютно всем. И в нем было так много нового, незнакомого и… Алан сбился с мысли. Какая разница, что в нем было? Пора бы уже вернуться домой.
– Эрик, прости. Мне действительно пора, а то меня Грелль ждет. Мне тут два шага, так что не провожай.
Когда Алан вышел из кафе, давно уже стемнело. Летние ночи полны прохлады, но эта ночь… О нет, она была неистово жаркой. Волосы липли к мокрому лбу, а грудь словно зажало в тиски. Очень хотелось вдохнуть.
Вдохнуть не получалось. Держась за одно подсознание, протянувшее ему спасительную ниточку-воспоминание, Алан дошел до дома, открыл дверь и вошел в квартиру. Он не стал отвечать ни на одни из заданных ему вопросов, а сразу же отправился в ванную, чтобы умыться холодной водой.
Грелль потом весь вечер с ним не разговаривал. Даже не смотрел в его сторону. Только ночью, когда они уже ложились спать, он вдруг спросил:
– Ты еще не передумал?
– Что? – Алан снял очки и положил их на тумбочку; силуэт Грелля сразу стал размытым.
– Быть свободным. Ты ведь хотел, чтобы я тебя научил быть таким же, как я. Ты все еще хочешь этого?
– Конечно, хочу… А еще я хочу спать.
Грелль вздохнул и улегся на подушку. Когда он смотрел в глаза Алану, ему показалось, что что-то изменилось. На сердце было тревожно. Он не мог уловить этой маленькой детали, чтобы до конца убедится в своей правоте. Никак не мог понять, что же изменилось. Но предчувствия у Грелля были крайне нехорошие.
-
-
29.12.2011 в 04:01Музыка на эту часть -
***
Летнее небо всегда выше и чище. Иногда по нему бегут облака с бешеной скоростью, иногда – едва ползут. Небо играет красками: вон там оно темнее, а вот тут – серое пятно, похожее на дырку. Алан прищурился и всмотрелся внимательнее. Ведь действительно, как будто дыра, словно кто-то пробил небо, швыряя в него камни.
– Грелль, ты видишь?
Они лежали на траве, нежились в лучах жаркого солнца. В конце июля каждый из них, наконец, получил небольшой отдых, и они, недолго думая, собрали чемоданы и помчались загород. Там было всегда тихо, чисто и хорошо. Этой тишины и идеального спокойствия не хватало на работе, в городе и среди толпы.
– Что вижу? – Грелль улыбнулся и положил свою руку на руку Алана.
– Дыру в небе.
– Где? – красные брови поползли вверх.
– Во-о-он там, - палец указал направление.
– Где?
– Левее.
– Да где же? А, все, вижу. И правда на дыру похоже, – тихий смех. – Так бы и не подумал, если бы ты не сказал.
– А теперь зато видишь, – легкая улыбка. – Странно, да? Кто его пробил, интересно.
– Наверное, кто-то был очень зол на небо… И решил ему отомстить за все.
Грелль перевернулся на живот и чуть потянулся. В его волосы впуталась ярко-зеленая травинка. Алан осторожно снял ее с головы Грелля и повертел в руках. Она была легкой и маленькой, и если бы налетел ветер, он бы сразу же ее унес. Алан разжал пальцы и проследил, как травинка падает вниз, немного вертясь в воздухе.
– А ты злился на небо когда-нибудь?
– Злился, – честно ответил Грелль и, вновь перевернувшись на спину, сел на траву. – Но никогда очень сильно не желал его разбить.
– А что тебя заставило бы захотеть этого? – Алан тоже сел и обнял Грелля.
– Ну, я даже не знаю. Наверное, если бы я потерял тебя, то я бы не простил небо. Я ужасный эгоист, не хочу отдавать ему тебя.
Алан засмеялся, когда Грелль попытался изобразить на своем лице гнев на небо, и поцеловал Сатклиффа в губы, тут же снова падая спиной на мягкую траву и увлекая его за собой. Было тепло, а еще совершенно безлюдно в этом их месте у холмов, где росли высокие деревья и красивые цветы, и они могли заниматься всем, чем захотят.
Проворные пальцы Грелля уже расстегнули пуговицы темно-синей алановой рубашки.
– Ты действительно хочешь заниматься этим тут?
– А почему бы и нет? – в улыбке чудится усмешка. – Ты возражаешь?
Алан покачал головой. Нет, конечно, он не возражал, поэтому принялся снимать с Грелля его одежду, целуя. А тот шептал что-то про свободу, вроде «чувствуешь? Это она, свобода». Алан старался ощутить ее, вдохнуть вместе с запахом свежих трав и лета, но ему что-то мешало. Возможно, это было то самое сомнение, зародившиеся когда-то в его душе.
Пока Алан целовал шею Грелля, пока слушал его тихие стоны-всхлипы, пока переплетал свои пальцы с его или сжимал их на бедрах Сатклиффа, он слышал запах крови. Он не был таким резким, как в прошлый раз, от него не тошнило, но он чудился в воздухе и, кажется, исходил от самого Грелля. Алан все пытался прогнать от себя эти мысли, но выходило очень плохо: чем сильнее было наслаждение, тем сильнее чувствовался этот ужасный запах.
– Что-то не так? – Грелль, тяжело дыша, не слез, а буквально скатился с Алана на траву и поспешил натянуть штаны. Какой бы теплой не казалось земля, это было не совсем так. Простыть бы он не простыл, но мерзнуть не хотелось.
– Да нет, – отмахнулся Алан. – Все нормально, - он быстро застегнул рубашку. – Холодно.
– Солнце скоро сядет… – констатировал Грелль, глядя на небо, постепенно окрашивающееся в светло-розовый цвет.
– Давай уже возвращаться домой?
«Домом» для Грелля и Алана ненадолго стала небольшая гостиница. Хотя, гостиницей ее трудно было назвать: это был частный двухэтажный дом, принадлежавшей одной очень доброй пожилой жнице. Она сдавала все комнаты (их было всего-то восемь) за символическую плату, готовила всем вкусные завтраки и ужины.
Еще там была веранда, выходившая на задний двор. Грелль полюбил ее, как только увидел. Там почти никто не бывал, и он один уже пару дней выходил туда каждый вечер и сидел, вдыхая запах костра – кто-то из постояльцев снова готовил барбекю.
Вид с заднего двора открывался изумительный. Это, должно быть, и манило Грелля на веранду. Он смотрел на закаты, небо, на огромное озеро, видневшееся вдали. От его поверхности отражались солнечные лучи и краснеющие, словно от смущения, небо.
До гостиницы Алан и Грелль добрались быстро, хоть и шли пешком. Сатклифф тут же прошмыгнул на веранду и уселся там, наслаждаясь закатом. И, хотя солнце уже почти зашло, все равно было красиво. Смотря на небо и видневшуюся вдали воду, он вспоминал детство.
Четкие образы вставали перед глазами. Вот его отец держит за руку и обещает вернуться с работы пораньше. В тот день он так и не пришел. Отдал жизнь за своего друга, спасая того от его же разбушевавшейся косы. Друг оказался еще той сволочью.
Он женился на матери Грелля, и вместе с ними зажил одной семьей, только вот Сатклиффа своим не считал, постоянно пытался его перевоспитать или переделать. Мать Грелля никогда не защищала, она была как будто под гипнозом. Грелль ненавидел этого отцовского «друга». Он был первым, кому Сатклифф, движимой жаждой мести и обидой, мечтал всадить в грудь нож.
Грелль вспоминал все это без особого желания. Он, конечно же, не убил своего отчима. Просто сбежал из дома и пошел учиться в Академию. Из вредности: желал доказать, что вовсе не такой бесполезный и бездарный, каким его все считали. А мечту о театре решил отложить. До лучших времен.
В Академии Грелль был в числе лучших. В Академии все изменилось. Тогда он впервые почувствовал, что такое, иметь власть в своих руках. Тогда же он узнал, что это за зверь такой – свобода. После – он всегда стремился к ней, протестовал, отращивая длинные волосы, нося каблуки, издеваясь своими откровенными ухаживаниями над коллегами.
Их роман с Мадам тоже был протестом. Он любил не Анжелину, он любил свободу, он любил запах крови и ночную мглу. Он любил убивать. Ему было можно все. Вседозволенность порождает безнаказанность и заставляет самые худшие черты пробудиться.
Грелль до сих пор помнил запах крови и ее металлический солоноватый привкус на губах. Красное закатное небо напоминало ему о тех счастливых днях. Если бы он мог, если бы он только мог, то обязательно бы прожил их еще раз.
Возвращение в привычный мир было слишком сложным. Тут все было не так, как там. Искусственно созданный мир счастья: ни болезней, ни трагедий, ни боли, ни горести. Плата – свобода. Никто не имеет право на что-либо без одобрения сверху. За каждым следят. Зато есть этот искусственный мир. Неживой мир.
Грелль не мог в нем жить. Но мог ли Алан? Раньше Сатклифф был уверен, что тот не может, что он тверд в своем желании стать таким же, как Грелль. Сейчас ему казалось, будто Алан сомневался, жалел о своих словах и пытался «дать задний ход».
Он бежал от Грелля. К кому именно, тот не знал, но все же догадывался. Он старался верить, что это пройдет, что Алан просто немного запутался, что ему слишком трудно идти против всего того, к чему он привык.
«Но это, в любом случае, временно», – мысленно убеждал себя Грелль.
«Все наладится», – шептал он себе под нос.
– Холодно уже. Ты еще тут?
Грелль обернулся. Алан стоял рядом и смотрел на горизонт. Смеркалось. Где-то в траве стрекотали кузнечики, жужжала мошкара, слетавшаяся на тусклый свет настольной старой лампы. Все еще в воздухе был слышен запах костра и жареного мяса.
– Ты пропустил ужин.
Тишина. Только стрекот кузнечиков и перешептывание взволнованной легким ветром листвы.
– Мне уйти?
Снова молчание. Грелль даже не повернул головы, даже не попытался возразить или дернуть плечом. Сделать хоть что-нибудь…
– Ладно. Тогда спокойной ночи тебе.
То, что Алан ушел, Грелль понял немного после того, как шаги отдалились. Ему вдруг захотелось встать, пойти и догнать его. Сказать ему что-то глупое, нежное… но в сердце зияла какая-то дыра. Сильнее хотелось плакать от усталости и слишком сильной тревоги.
Глаза закрывались на ходу, но Грелль все же дошел до их с Аланом комнаты, принял душ, вымыл волосы и даже их высушил. Ему еще удалось немного почитать, прежде чем сон сморил его окончательно. Алана в комнате-номере при этом не было. Он вернулся только под утро, пропахший алкоголем и дымом – проводил время с веселой компанией молоденьких студентов из Академии.
TBC
-
-
31.12.2011 в 03:18Музыка на эту часть -
Strange-colored walls.
My eyes deceive.
What is wrong
With me?
Когда Алан открыл глаза, то ему показались чужими стены в их с Греллем квартиры. Он начал просыпаться вот так, среди ночи, с того самого момента, как они вернулись из загородной поездки.
Все казалось. Кружка, из которой пил Алан, постель, в которой спал, даже одежда, которую носил. Самое худшее – Грелль тоже казался чужим, далеким, не тем, которым был. К нему хотелось прикоснуться, но руку жгло невидимым пламенем. Его хотелось разбудить, чтобы услышать голос, но едва Алан его слышал, как ему становилось еще хуже.
Ему хотелось бежать. Куда-нибудь подальше от этой квартиры. От Грелля. От их общего прошлого, настоящего и будущего. Вообще, от всего, что могло бы их связывать или уже связывало. Алан не понимал, что с ним такое.
Лето заканчивалось. Ночи стали холоднее и длиннее. Раньше Алан выходил на балкон, пытаясь осмыслить происходящее, но теперь там было как-то холодно. Пахло озоном – значит, собирался дождь.
Алан стоял на балконе и смотрел на темное, скрытое тучами небо. Он искал в нем ответ на свой непроизнесенный вслух вопрос.
Что происходит?
Небо молчало. Ему нечего было сказать Алану. Оно, может, и не знало ответа на этот незаданный вслух вопрос.
Что происходит?
А может, это все – лишь его больное воображение, и на самом деле-то не происходит вообще ничего? Может, он просто спит, и ему снится небо и расширяющаяся дыра в нем, готовая утянуть его в любой момент. Он просто спит… рядом с Греллем.
Нет-нет, один.
Что происходит?
Алан выдохнул воздух-пар и ушел обратно в спальню. В сон его, правда, так и не начало клонить даже под утро. Он чувствовал себя разбитым, потерянным и даже в какой-то степени униженным. Ему хотелось задать Греллю вопрос: «Почему ты перестал учить меня?» Однако Алан наверняка знал, что не получит ответ.
Или это будет: «я же учу тебя».
Ложь. Он перестал верить Греллю. Его слова, которые раньше были безоговорочной истиной, вдруг начали казаться неправдивыми. Ведь он чего-то не договаривал. Зародилось недоверие, и теперь оно точило грудь Алана, выедало его сердце и пыталось увести с выбранного им пути.
Алан перестал верить. Он уже не наверняка, будет ли протянутая ему рука помощью. А вдруг, его схватят и отправят на верную гибель? А вдруг, уже отправили на эшафот, а он даже не успел понять, когда это случилось? Он ведь не мог согласиться.
Нет-нет. Алан все еще хотел жить. Или не хотел жить так? Или хотел…
Он запутался. Голова стала чугунной, хотела взорваться от мыслей. Внутри было пусто.
Сон в ту ночь к Алану так и не пришел.
Днем на работе Хамфриз был хмур, тих и менее приветлив, чем обычно. Эрик наблюдал за ним, старался подбодрить шутками, развеять плохое настроение, но его стажер упорно на это не реагировал. Он вообще ни на что не реагировал.
– Алан, что-то у вас с Греллем произошло? – поинтересовался Эрик за обеденным перерывом.
– А? А, нет… не совсем, – покачал головой Алан. – Я не хочу об этом.
– Послушай, – Эрик был очень настойчив, – расскажи мне. Все же, мы друзья, и мне совсем не безразлично, что с тобой происходит.
В это было очень трудно поверить. Слишком. Но Алан, смотря в глаза напарнику, смог. Он пообещал, что все расскажет, но когда рядом не будет лишних слушателей. Эрик согласился, нахмурив брови. Он был уверен: все слишком серьезно, иначе бы Алан не пытался так обезопаситься от посторонних.
Время, чтобы поговорить, удалось улучить только под конец рабочего дня, когда почти все разбежались, и Алан с Эриком смогли остаться тет-а-тет в кабинет. Слингби уселся на мягкий диван и приказал рассказывать.
– Скажи мне… ведь Грелль… он. Я не знаю, как спросить. Он что-то делал такое?
– В смысле, нарушал ли он закон?
– Да, что-то в этом роде, – кивнул Алан. – Я хочу знать, были ли какие-либо вопиющие случаи, в которых мог быть замешан Грелль. Я читал вырезки из старых газет. Я кое-что изучил. Мне кажется, он что-то скрывает от меня.
Перед Эриком встал выбор: рассказать Алану правду или нет. Он выбрал первое.
– Да, были.
Эти слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Алан до последнего надеялся, что ничего подобного быть не могло, но Эрик сказал, что было. Было? Значит, этот запах крови…
– Расскажи мне, что это были за случаи, – Хамфриз пытался сдержать волнение.
– Некоторое время назад, еще до твоего прихода в Отдел, Сатклифф нарушил кучу правил. Он сбежал в мир смертных, притворялся там дворецким одной женщины.
– И?
– Ты не дослушал. Знаешь что-нибудь о лондонском Джеке-Потрошителе?
Алан напрягся. Да, он читал о нем что-то.
– Вроде бы слышал. Этот тот маньяк, который жестоко убивал проституток в Лондоне?
– Да, он. Грелль – этот маньяк. И та женщина была вместе с ним.
Эрик еще что-то говорил, но Алан не слушал. «Грелль – маньяк», – этого было достаточно, чтобы его привычный мир перевернулся с ног на голову, сердце защемило, закружилась голова, и захотелось падать.
Грелль – маньяк. Грелль его, его любимый Грелль, – маньяк? В это было невозможно поверить, но Алан сам подозревал, что тут что-то не так. Что-то? Да нет же, все было не так. Все, от самого первого слова до последнего. Грелль не мог быть маньяком. Не мог убивать ради развлечения.
– Эрик, – Алан подскочил со стула, на котором сидел и покачал головой. – Нет, Эрик, – он подошел к Слингби очень близко, вцепился пальцами в ткань его пиджака и попытался его трясти. – Нет.
В глазах Алана читалось отчаяние. Он не мог верить. Не хотел. Просил Эрика сказать, что это все было шуткой, что все на самом деле не так. «Грелль не мог бы», – убеждал он, скорее себя, нежели Слингби. «Я спрошу у него. Спрошу», – с этими словами Алан вышел из кабинета и направился домой, желая узнать всю правду.
На небе сгущались тучи, пока Алан шел домой. Дождь, собиравшийся еще ночью, пошел только сейчас. Вначале это были маленькие капли, падающие на одежду и волосы, но дождь набирал силы с каждой секундой, и вскоре превратился в ливень.
Алан стирал воду с лица и постоянно моргал из-за попадавших в глаза капель воды. Он даже не замечал того, насколько холодным был дождь, того, что одежда намокла и стала липнуть к телу, того, что ливень, поднявшийся ветер и мокрая одежда мешали идти.
Порывы ветра вырывали у спасающихся от стихии жнецов их зонты, газеты и пакеты, швыряли их направо и налево. Кто-то кричал, что начинается ураган. Алану было все равно, даже после того, как оторванная, мокрая насквозь, газетная страница чуть не ударила его по лицу.
Он влетел в квартиру, забыв закрыть дверь. Грелль уже был дома; он поспешно захлопывал все окна, сражаясь с сильным ветром и брызгавшим в лицо дождем. Закусив губу, он приложил больше усилий, и створка поддалась. Только тогда уже вымокший Грелль смог закрыть последнее окно.
Он повернулся назад – и едва не вскрикнул. На пороге стоял совершенно мокрый Алан. Он тяжело дышал, упирался рукой в косяк и зло смотрел на Грелля. Вода капала с Алана на пол, создавая жутковатую мелодию, сливающуюся с завываниями ветра на улице.
– Что такое? – Грелль попятился.
– Это правда? Скажи мне, это правда? – Алан почти кричал. Он смотрел на Сатклиффа все с тем же отчаянием, будто тот был последней надеждой на спасение, которая сейчас оказалось ложной.
– Что, Алан? – Грелль развел руками. – Я не понимаю, – он качал головой и пытался смотреть по сторонам.
– Ты – Джек-Потрошитель?
Ветер усилился. Дождь загромыхал по стеклу: бам-бам-бам! Вода лилась во все щели неудержимым потоком. А Ветер тем временем вырвал с корнями какое-то дерево и обрушил его на провода. В квартире погас свет.
– Скажи мне, это правда? – Алан качал головой: он не верил своим словам.
– Да. Да, не смотри на меня так! Это правда.
– Ты – маньяк? Ты убивал их?
– Да, убивал, и даже не раскаиваюсь. Они заслуживали смерти, как ты не понимаешь? Алан, куда ты уходишь? Куда, черт тебя подери, ты направился?
Алан, развернувшийся, чтобы уйти, был остановлен Греллем. Его тонкие пальцы сжали плечо, умоляя никуда не уходить, прося дослушать. Алан резко дернул плечом, сбрасывая руку Грелля. Ему были не интересны его слова – главное он узнал.
– Ухожу. Мне надо подумать, – достаточно тихо, но отчетливо.
– Там ураган. Я не пущу тебя, Алан, – настойчиво.
– Нет, Грелль, пустишь. Ты – убийца. Нет, не Смерть, не путай. И не жнец даже. А простой убийца,– шаг вперед. – Отпусти меня. Я не хочу иметь с тобой ничего общего… Возможно, я отойду. Я доверял тебе. Я думал, ты относишься к убийцам так же, как и я. Ты ведь знал, – пауза, – все до мельчайших подробностей о моей истории… Ты думаешь, я захочу после этого находиться с тобой рядом?
Грелль разжал пальцы и убрал руку. Он даже отошел на пару шагов назад и врезался поясницей в край стола. Алан медленно повернулся к Греллю лицом и посмотрел на него. В глазах Алана больше не было отчаяния – только жгучая злость.
– Ты знал, что мою семью убили. Ты посмел лишать кого-то жизни, как те демоны лишили жизни мою родню. Не отрицай, Грелль.
– Это было до нашего знакомства.
– Неважно. Это совершенно не имеет никакого значения. Ты убивал их, притом, безжалостно. Ты не думал, что у них могут быть близкие?
– Алан, ты не понимаешь… У них никого не было. Это шлюхи. Грязные женщины, которые убивали своих детей, чтобы те не мешали их «работе». Алан, послушай!
– Нет. Не хочу. Может, они могли бы исправиться. Ни одной из этих женщин не было в Книги Смерти, и ты все равно их убивал, – у Алана кружилась голова.
– Стой же.
-
-
31.12.2011 в 03:18Грелль, оставшийся в квартире, ошарашено засмеялся – жуткий истерический смех. Алан ушел. Вот просто так взял и ушел, так и не поняв, почему Грелль убивал... Какая-то дурацкая ссора, какой-то немыслимо глупый повод.
Медленно съехав вниз по стене, возле которой стоял, Грелль разрыдался. Вначале беззвучно, глотая слезы, а потом во весь голос. Ему хотелось выплакать из себя все то, что накопилось внутри. Всю ту боль и тревогу. Не верилось, что Алан ушел.
Не было никакой уверенности в том, что он вернется.
-
-
31.12.2011 в 03:20Музыка и
***
Эрик не ожидал, что кто-то придет к нему в такую погоду. Тем более, не ожидал, что это будет мокрый и ничего не соображающий Алан. Его пришлось переодеть, высушить и напоить крепким кофе, хотя сам Хамфриз просил виски или коньяка.
Несколько часов после этого Алан молчал. Эрик пытался разговорить его, узнать хоть что-нибудь, но ничего не выходило. Он смотрел в одну точку и молчал. Ему нужно было собрать всю мозаику мыслей в один паззл. В голове все никак не укладывалось то, что Грелль мог быть убийцей. Он не был похож на маньяка…
Алану действительно было все равно, убивал ли его (или уже не его?) Грелль до их знакомства или после. Он помнил свои чувства, когда потерял родителей. Он не выносил тех, кто мог просто так вот, без всяких там списков в Кинге Смерти, ради развлечения убить кого бы то ни было: богатого жнеца, случайного прохожего или лондонскую проститутку. По мнению Алана, такие существа не заслуживали звания «человек», а в случае Грелля, они не заслужили слишком гордого звания «жнец».
Нет, конечно, возможно он и погорячился во время разговора с Сатклиффом. Возможно, действовал исключительно на эмоциях, поддавшись истерике, но понять его не мог и не смог бы никогда. Нет, это было ужасным. Алан не мог принять поступка Грелля.
– Эрик? – наконец заговорил он. – Работа жнеца – это ведь не убийство? Мы лишь собираем души? Ведь человека жизни лишаем не мы, правильно?
– Ну, так, да, – кивнул Эрик.
– Значит, Грелль все-таки убийца?
– Значит, да, – согласился Эрик.
Алан снова замолчал, но не так надолго. Сейчас все выстроилось в одну длинную логическую цепочку. Стали понятны слова Грелля. Его, конечно же, нельзя было винить, ведь он особо не скрывал того, что способен на убийство. Это, скорее, Алан не хотел верить и видеть в его словах что-то подобное.
– Я запутался, Эрик. Ужасно запутался, – признался Алан. – И хочу выпить. Пожалуйста, принеси что-нибудь покрепче.
На этот раз Эрик не возражал. Он даже подливал Алану виски – единственное спиртное, оказавшееся сейчас в доме. А Хамфриз пьянел, становился все разговорчивее. Ему, кажется, было уже все равно, просто хотелось выговориться, и тогда он принялся выкладывать всю свою жизнь Эрику, заставляя того удивляться и даже ужасаться некоторым историям.
–…в тот день все изменилось. Я вернулся домой, а обнаружил там, там… Эрик, я был напуган и растерян. В доме стоял ужасный запах. Меня тошнило. Я потом уже узнал, что так невыносимо пахнет кровь.
– …а потом я оказался в приюте. Знаешь, как там не любят таких, как я? Я ведь был ребенком из богатой семьи. Им это каким-то образом стало известно, и они захотели меня проучить. Просто наказать за то, что я был таким вот. Каким родился. Время в приюте – самое ужасное время в моей жизни, Эрик, веришь?
– Верю, – кивал Слингби, и Алан продолжал рассказ.
Время текло очень медленно. Пахло алкоголем. Незаметно потемнело, а так как света не было, пришлось зажечь свечи. Алан все говорил:
–…потом была Академия. Хорошее время. Там я почувствовал себя не запуганным мальчишкой, а кем-то достойным нормального будущего. Ну, понимаешь, нормального? Хотя, какое оно могло быть нормальное, когда еще там я вдруг осознал, что мне нравятся мужчины? Я был влюблен, но тогда ни с кем не встречался.
–…мы познакомились в саду. Он стал моим первым мужчиной. Я полюбил его. Эрик, если бы я тогда понимал, о чем он говорит…
– Не кори себя, Алан, - Слингби сел поближе и потрепал друга по волосам. В его очках отражалось ровное пламя свечи, и Алан невольно залюбовался. Ему очень нравился Эрик. – Ты не мог знать.
– Как? Мог ведь, – Хамфриз так сильно дернул головой, что его очки сползли на кончик носа. – Мог, не спорь.
– Не мог.
Эрик был упрямее, он даже улыбался, зная, что победит в этом споре. Алан махнул рукой и облокотился на спинку дивана. Очки он даже не думал поправлять, и тогда это сделал Эрик. Он протянул к Алану руку, но тот взял ее в свою и прижал к щеке, закрыв глаза.
Дальше все было, как в тумане. Алану хотелось забыться, Эрику – взять то, что как он считал, полагалось ему, а не Греллю. Целовался Силнгби иначе, обнимал совсем не так и был куда более напорист. Это почему-то нравилось Алану куда сильнее, чем привычный секс с Греллем.
Все было ново. Он чувствовал заново. Он будто вновь ожил, смог опять наслаждаться жизнью во всей ее красе. И, наконец, почувствовать свободу, но не ту, про которую говорил Грелль. Эта свобода была не такой, в ней было что-то сладкое, и хотелось кричать, отдаваться Эрику, позволять делать с собой все то, чего тот мог желать.
Эрик желал Алана всего. Он раздевал его медленно, проводя языком по шее. Он двигался медленно, а Алан, теряя терпение, пытался убыстрить темп, захлебывался в собственных стонах. Такого он еще никогда не испытывал. Эту ночь и Алан, и Эрик запомнили надолго.
Только утром, когда яркое, уже осеннее, солнце заставило проснуться, им обоим показалось, что все было не совсем правильно. Не так, как должно быть. Совершенно не так, как бы им хотелось.
– И почему все это не случилось раньше? – тоскливо спросил Алан, одеваясь.
– Мы ведь еще встретимся? – с надеждой, смотря в глаза Эрику, уточнил он перед уходом.
Да, конечно. Они встретятся. Эрик не мог бы допустить иного развития событий. Он задался целью: вырвать Алана из рук Грелля, забрать его, уберечь. Это должен был быть лучший выход: вначале отнять его у этого ненормального, потом – добрать нужное количество душ, и тогда он избавиться от своей болезни, а тогда можно мечтать о долгом совместном будущем.
Алан же, возвращаясь к Греллю, потому что не было иного выхода, думал о том, что Эрик, должно быть, и есть его судьба. Он еще не любил его, но чувствовал, как по телу расползалось тепло от одного воспоминания о случившемся между ними. Все было правильно, говорил он себе.
Неправильно только лгать, и Алан очень хотел сразу уйти прочь, собрать вещи, даже толком ничего не объясняя, но едва он вернулся в квартиру и увидел Грелля, все желание уходить тут же испарилось. Появилось чувство вины за содеянное.
Грелль выглядел плохо. Он был бледным, измотанным, но все равно радостно улыбнулся, когда Алан появился на пороге. Сатклифф даже обнял его, уткнулся носом в шею и просил простить, содрогаясь от слез. Алан машинально гладил Грелля по спине и прижимал к себе. Прежних чувств не было.
А вот у Грелля были и даже сильнее, чем раньше. Он говорил, что любит, и снимал с Алана рубашку, комком окидывая в сторону.
Он шептал, что никому его не отдаст, расстегивая пряжку ремня и освобождая от брюк.
Он просил дать ему еще один шанс, целуя выступающие ключицы, ведь жизнь без Алана потеряла для него смысл.
Хамфриз не сопротивлялся ничему. Он вообще почти ничего не делал – все сделал Грелль. Потом он просто ушел в ванную, смыл с себя все и решил, что у Эрика больше не появится. Сделает все, чтобы остаться с ним лишь коллегами. Он не мог уйти от Грелля – внутри все сжималось от одной мысли об этом.
Видимо, он к нему слишком сильно привязался. Грелль же сделал Алана смыслом своей жизни. Он всегда мечтал о любви, и когда она случилась, оказался не готов. Он был слишком слаб, чтобы противостоять всем тем чувствам, в миг обрушившимся на него; он лишь хотел исправить все то, что натворил.
– Я действительно думал, что ты не вернешься, – Грелль прижался к почти спящему Алану. Они лежали в кровати, Хамфриз смотрел в потолок и все еще не хотел ничего говорить.
– Я тоже так думал. Я погорячился вчера, прости.
– Ты тоже прости меня, Алан. Я думал, что ты все знаешь и…
– Теперь знаю. Давай забудем о прошлом? – Алан взял руку Грелля в свою. Его пальцы были тоньше, кисть – уже, и вообще рука была больше женской, чем мужской. Алан осторожно поднес ее к своим губам и принялся целовать пальцы.
– Ты все еще хочешь? – Грелль, как завороженный, смотрел на его действия, и ему становилось все лучше после каждого поцелуя.
– Быть таким же?
– Да.
– Я, – пауза, – хочу. Да, все еще хочу. Помнишь? Свободным и счастливым. Конечно же, Грелль.
Сатклиффу стало легче. Если Алан все еще был с ним, значит еще не все потеряно. Все еще можно исправить, изменить. У них есть шанс, есть будущее, а это все, что его сейчас волновало. Их будущее. Их любовь. Их жизнь. Одна на двоих, как они хотели в самые первые дни.
-
-
31.12.2011 в 03:24Музыка -
***
In your mind's eye
Lives a memory
Hard to find
Blinded by pain
And a cold voice
Sings a melody
Hear it sing
Hell frozen rain
Серая пена клубилась над городом. Все казалось странным и никчемным. Предметы – не предметы вовсе, а так, видение. Галлюцинация.
Холодный ноябрьский дождь плескал по асфальту. Ветер, не сильный, но холодный, добавлял трагизма нелепейшей в мире ситуации. Уже давно стемнело. Все жертвы были загнаны в ловушку еще до полуночи. Маньяк, готовый резать их, все продумал.
Алан смотрел на его лицо, на его руки, на асфальт залитый кровью и не мог поверить, что труп этой несчастной, валявшейся у входной двери в собственный дом, – дело рук Грелля. Зверь, сидевший в нем так долго, снова запросился на свободу. Ведомый жаждой крови, он овладел рассудком Сатклиффа и вынудил отправиться на охоту.
Жертва – очередная проститутка. Но в этот раз Грелль просчитался. Она зарабатывала этим деньги лишь для того, чтобы кормить маленького сынишку. Он плакал сейчас, еще не понимая, почему его мама лежит на полу в такой странной позе. Он звал ее. От его истошных воплей у Алана сводило челюсти.
– Грелль, – он качал головой. – Это не ты, Грелль. Не тот Грелль, которого я знаю.
– Нет, – опускаясь на колени. – Этот Грелль – я. Это все – я. Это неотделимо от того Грелля, которого ты знаешь.
Алан не верил. Он все еще пытался удержаться за призрачную надежду что-то изменить или исправить, но сейчас безумный взгляд, который он видел перед собой, заставлял его испытывать отвращение к тому, кого любил. Хотя нет, уже не любил.
– Ты – убийца. И как тебя еще держат в Управлении?
– Алан?
Дождь мешал смотреть сквозь стекла очков. Алан скрывал презрение к Греллю и не понимал, что ему делать дальше. Хотелось уйти, но что-то держало. А ведь только вроде бы все наладилось, снова появилось доверие.
– Алан, ты же хотел быть таким как я. Быть свободным. Вот она – твоя свобода! – Грелль засмеялся не своим смехом и раскинул в стороны руки. – Ну, чего ты встал? Давай. Это не так сложно, – он с надеждой протянул скальпель Алану. – Помоги же мне.
– Нет. Нет, – Хамфриз отодвинулся подальше, брезгливо морщась. – Делай это сам. Я не стану тебе помогать в твоих зверствах. Достаточно того, что я уже знаю и уже видел. До встречи.
– Ты должен видеть, – не унимался Грелль. – Только так. Пойми, другого пути нет.
– Тогда мне не нужен этот путь.
– Ка-ак? – красные брови взметнулись вверх, скальпель упал на асфальт, открытая входная дверь скрипнула.
– Так. Я пойду какой-нибудь другой дорогой. И ты пойдешь со мной, – Алан схватил Грелля за шиворот и, прижав к себе, создал телепорт. Сатклифф не успел и возмутиться, как они оказались в квартире.
Пару дней после они не разговаривали. Грелль лежал в кровати, почти ничего не ел, только пил принесенную Аланом воду. Ночь с убийством он вспоминал смутно. Алан все же смог простить. Точнее, попытался понять, хоть теперь снова отдалился от Грелля.
Все эти два дня он провел с Эриком. За эти два дня он понял, кого любит. К Греллю не осталось ничего. Внутри зияла пустота, гулял холодный ноябрьский ветер. На Грелля не хотелось смотреть – от одного вида этого лица и воспоминания о той ночи сводило судорогой живот.
В квартире стоял постоянный запах крови. От него никуда нельзя было деться, если только уйти к Эрику. На вопросы, вроде «куда ты?» и «когда вернешься?» Алан отвечал уклончиво. А потом и вовсе начал врать, пытаясь оправдаться срочными делами, болезнью друга или еще чем-то подобным.
Врал он только по одной причине: не хотелось ничего говорить снова поменявшемуся Грелля. Алан все-таки верил, что тот убийца-Сатклифф и этот Сатклифф, который сейчас рядом с ним, – это два совершенно разных Грелля. Второго ему не хотелось оставлять. Даже после того, как внутри посилилась пустота. Ее мог заполнить теперь только Эрик.
Алан врал.
Грелль дураком не был. Он понимал, что все не так просто и все слова говорятся лишь для отвода глаз. Какие могут быть дела в такое время, в которое обычно Алан уходил из дома? Нет, это глупости. Грелль понимал, что у теперь у Алана кто-то есть. Более близкий, более нужный.
Кто-то – не Грелль.
Это било очень сильно, высасывало жизнь по капле, превращало Грелля в кого-то еще. Он начал бояться смотреть на себя в зеркало: глаза стали чужими, выпитыми и пустыми; под глазами образовались черные круги, кожа лица, и без того бледная, казалась безжизненной. Вся выразительность, которая была у его черт лица, исчезла.
В душе поселялся зверь. Он уже диктовал, что делать. Он, а не кто-то еще. Это были не желания Грелля – все за него решал зверь, вырывавшийся наружу все больше и больше, заполоняющий разум.
Попытки сопротивляться не приводили ни к чему. Жадность хищника была сильнее жалкого сопротивления Грелля, и зверь заставлял того выбираться на импровизированную охоту каждую ночь, когда Алана не было дома.
Пока Хамфриз стонал в эриковой постели, замерзший Грелль бродил по ночному Лондону. Газеты снова начали пестрить заголовками об ужасных убийствах, совершаемых каким-то серийным маньяком.
После очередной выходки Уильям снова изъял у Грелля бензопилу, но косу на этот раз дал приличнее: это было что-то вроде ножа, только длинного и с зубчиками. То, что нужно маньяку, просто идеальное орудие убийства. Только по этой причине Грелль даже не расстроился.
У каждой из своих жертв маньяк вырезал сердце. Он делал это лишь потому, что его собственное ныло от боли. Пронзая импровизированным ножом чужое, можно было на несколько минут почувствовать облегчение: тяжесть, сковывающее его сердце, исчезала, снова хотелось дышать, радоваться, улыбаться.
Но как только эйфория проходила, возвращалось желание убивать.
Оно было слишком стойким. Теперь смысл жизни для Грелля стал заключаться в ночных вылазках на Землю, даже если он отправлял туда по работе, то все равно умудрялся прирезать какую-нибудь женщину. Они все были шлюхами – и это был аргумент, заставлявший их уничтожать. Были, даже если не занимались проституцией.
За каждой своей жертвой Грелль следил. Вчерашняя – богатая дама. Она изменяла своему мужу, причем так часто, что, казалось, с ней переспало все мужское население Лондона. Ее не было жаль. Тех, кто не хранил верность супругам, Грелль убивал вдвойне жестоко.
После вечерних «прогулок» (он именовал свою охоту именно так) Грелль возвращался в пустую квартиру, аккуратно раздевался и шел в душ, смывать с волос и кожи чужую кровь. Как только теплая вода возвращала ему способность мыслить, зверь, утоливший жажду, отступал назад. Оставался только Грелль, у которого очень болели сердце и душа.
Этот Грелль выключал воду, вытирался и прятал красный плащ, в котором убивал всех тех женщин. Потом он шел на кухню, варил себе кофе и в одиночестве пил его, читая какую-нибудь интересную книжку. Ближе к утру приходил Алан, но Грелль к тому времени уже спал – они пересекались только утром и иногда на работе, жили, как чужие, но под одной крышей.
Каждый вечер проходил по давно известному сценарию.
Но однажды все пошло не так.
-
-
31.12.2011 в 03:29Музыка
***
Your tears mean nothing to me now,
The wind howling at the window,
The Love you never gave I give to you.
В тот вечер Алан, как обычно, соврав про встречу с друзьями в баре, ушел из дома, захватив ключи. Как только входная дверь закрылась, и привычно щелкнул замок, Грелль подошел к высокому платяному шкафу и решительно распахнул дверцу.
Он криво улыбался. Это не было похоже на его обычное выражение лица. Оно и не было его – чужое. Зверя, живущего в нем.
Найдя нужную вещь в шкафу, Грелль вытащил ее и начал собираться. Он аккуратно уложил волосы и заплел их в хвост, будто опять собрался играть роль дворецкого Мадам Рэд. Он скалился себе в зеркале, рисуя губной помадой красное сердечко, и как-то неудачно скользнул по зеркальной поверхности пальцами, из-за чего помада размазалось и вышло так, будто нарисованное сердце роняет кровавые слезы.
Грелль вышел в прихожую, надел черные перчатки, взял инструменты, осторожно положил их в свою сумку и надел сапоги: черные, на высоком каблуке. Сегодня он должен был выглядеть хорошо – ему придется буквально соблазнять свою жертву. Она всегда была падка на красивых молодых мальчиков.
Продолжая все так же криво усмехаться, Грелль покинул квартиру.
На лондонских улочках было необыкновенно людно. Первый декабрьский снег скрипел под ногами. Приближалось Рождество, дома были необычайно красиво украшены. Дети весело смеялись и играли в снежки. Какие-то девушки и некоторые мужчины улыбались Греллю думая, что он улыбается им.
Нужная женщина нашлась сразу. И даже попалась на крючок быстро, даже не расспрашиваю ничего о своем новом знакомом, она немедленно согласилась поехать к Греллю. Он был так обходителен с ней, что она не могла отказать. А когда несчастная поняла, что едут они не в поместье, про которое ей было сказано, а просто куда подальше от людных мест, уже ничего нельзя было изменить.
Она долго просила не убивать ее, захлебывалась слезами и кровью, которой ее рвало на новенькую обувь Сатклиффа. Это только раззадоривало ее мучителя, и он медленно пытал ее, убивая настолько жестоко, насколько вообще мог.
Домой Грелль вернулся в совершенном беспамятстве. И, наверное, забыл запереть дверь.
Тогда он еще не успел раздеться, даже снять плащ, когда услышал звук шагов. Алан, появившийся в квартире из ниоткуда, зажал нос рукой. Ему в ноздри ударил едкий омерзительный запах крови, тут же начало тошнить.
– Что это значит? – пытаясь сдерживать злобу, спросил Хамфриз, медленно заходя в квартиру, продолжая зажимать рукой нос. Он смотрел на окровавленную одежду Грелля и уже не сомневался в ответе, даже не нуждался в нем.
– А ты не видишь, Алан? – отвечать на вопрос вопросом Грелль не любил, но сейчас ситуация вынуждала. Он медленно развязал ленту, стягивающую его волосы, и улыбнулся.
– Так этот маньяк ты?
– Я. Я, не удивляйся, – в словах больше гордости, чем сожаления.
– Зачем ты убивал их Грелль? – спросил Алан, не зная, что ему еще спросить. Он так надеялся, что к этому они больше не вернуться, но Сатклифф… Сатклифф все испортил.
После этого вопроса воцарилась тишина. Грелль, тяжело дыша, будто совершал пробежку, приблизился к Алану, схватил его за подбородок и посмотрел в глаза. Хамфризу показалось, что его сейчас накроет то же безумие, что и Сатклиффа, но обошлось.
– Хочешь знать? – кривил губы в усмешке Грелль – нет, зверь.
– Да, – прохрипел Алан.
– Так вот знай. Знай, что я не выношу ложь. Особенно, когда лгут так, как это делал ты, мой мальчик. Почему ты не сказал мне все и сразу? Зачем затеял эту игру в неверную жену? Чего ты этим добился? Неужели сво-бо-ды?
Алан дернулся, пытаясь вырваться из больно сдавивших его подбородок пальцев. Но Грлль уже сам резко отпустил его, оттолкнув голову от себя.
– Почему ты ничего не сказал мне сразу? – почти всхлипывая.
– Ты мне нужен.
– Это же ложь! Ложь. О Смерть, неужели ты не понимаешь, что я действительно любил тебя?
– Я тоже тебя любил, – со вздохом.
– А теперь? – обнимая за плечи.
– А теперь… нет. Я люблю Эрика. Прости, – заметив в зеленых глазах боль.
Грелль рассмеялся. Снова тем смехом, которым смеялся, когда готовился к убийству своей сегодняшней жертвы.
– Знай. Я посвящал каждую их смерть тебе, мой мальчик.
– Прекрати, – Алан сделал шаг прочь, но оказался загнан в комнату.
– Я заставлял их произносить твое имя перед смертью. Не веришь? Ты никогда не веришь. Ты мне не веришь, но при этом сам лжешь. Какой абсурд, мой мальчик. Какой абсурд…
Сатклифф развернулся на каблуках и исчез в темном дверном проеме. Алан моргнул. Ему показалось, будто тьма поглотила Грелля без остатка. Ему вдруг стало ужасно страшно, сердце, что называется, ушло в пятки. Он поднялся и на негнущихся ногах пошел на улицу.
Снег скрипел под его ботинками. Алан шел быстро, а на потемневшем небе зияло сероватое пятно. «Дыра, – подумал он и посмотрел на нее. – Та самая дыра». Он убыстрил шаг, хотя не знал, куда нужно идти. Его вел только запах крови, оставшийся в воздухе.
Алана тошнило. Он слишком часто и быстро вдыхал холодный воздух – у него моментально начало немного побаливать горло. Каждый шаг вперед стал даваться труднее, ноги все еще не слушались, запах стал слишком острым, дурманящим.
Острая больно пронзила бок. Перед глазами заплясали красные круги, а через секунду все залилось красной краской. Алан издал хриплый стон и начал медленно падать на снег, хватаясь за то место, в которое пришел удар.
Когда красный цвет рассеялся, а Алан почувствовал, что осел на снег, он убрал от бока руку. На черных перчатках при свете луны можно было рассмотреть откуда-то появившийся красную краску. Снова в ноздри ударил запах крови. Голова закружилась.
Второй удар был в спину. Насквозь. Алан снова издал что-то вроде хрипа и выплюнул изо рта кровь. В голове все гудело. Снова заплясали красные круги, потом небо, казавшееся синим, окрасилось в красный цвет, а потом – все пропало.
Грелль упал на колени рядом с Аланом и обнял его. По лицу Сатклиффа катились слезы, он стискивал зубы, чтобы не закричать. Вот она: банальная история убийства из ревности, но это не было так. Удары Алану наносил не Грелль, а то существо, что управляло им все это время. Оно вело дрожащую руку с косой-ножом. Едва Алан закрыл глаза, зверь отступил, а Грелль увидел, что наделал.
Он уложил Алана головой себе на колени и, стянув зубами с руки перчатку, начал гладить его по щеке, напевая старую детскую колыбельную: «Спи, мой любимый, – слова смешивались с рыданиями, – спи, засыпай…»
Когда Алан и Грелль только начали жить вместе, Сатклиффу пришлось уже петь эту колыбельную. Алану было плохо, но он упорно пытался доделать незавершенную работу. Грелль тогда посмеялся: «Мне, что тебе колыбельную спеть, чтобы ты спать пошел?» А Алан сказал, чтобы он спел, и только после этого согласился отправиться в кровать и выспаться перед новым рабочим днем.
– Прощай, – Грелль поцеловал Алана в лоб.
Его руки все еще дрожали, а сознание походило на кисель. Он не чувствовал боли, еще не осознал до конца утраты. Грелль медленно дышал и начал подниматься со снега, продолжая напевать мелодию из колыбельной. Так он прощался с Аланом.
Откуда-то сзади уже доносились голоса других жнецов. Сатклифф сам пошел им навстречу. Он не знал, откуда они тут взялись, не улавливал их лиц, кроме одного. Эрик, бывший среди тех, кто пришел и узнавший, что произошло, бросился к Алану, надеясь, что все еще можно исправить.
– Сатклифф, я ведь предупреждал, – Уильям схватил Грелля за локоть.
У того по-прежнему все плыло перед глазами, он узнал начальника только по голосу. Вместо лица он пока видел какие-то тени, смешенные краски, но никак не черты.
– Как вы узнали?
– Книга Смерти, Сатклифф. Если вы думали, что имен жнецов там нет, то вы ошибались.
Грелль промолчал. Он только начал понимать, что произошло. Только вот время невозможно было отмотать назад, в тот сад и, вместо того, чтобы разговаривать с Аланом, просто уйти оттуда.
Тогда бы ничего не было. Не было бы их любви, и она бы не закончилась так трагично. Любовь слепа, и Алан не увидел в Грелле угрозы, Грелль – не знал, на что способен. Сейчас все казалось страшным сном. Этого не могло произойти в реальности, но почему-то произошло. Мозг, ослепленный чувствами, вдруг прозрел. Греллю стало страшно и противно от себя самого.
– Он хотел стать таким же, как и я, – слабо произнес он, едва стоя на ногах.
Грелль говорил не с Уильямом, одевающим на него наручники, а с сами собой.
– Зачем? – Спирс все же задал этот ненужный сейчас вопрос.
– Он хотел свободы, – единственное, что пришло на ум.
– Да уж. Теперь он точно освободился…
Сатклифф задрожал. Освободился. Третий путь всегда ведет к гибели. Другого конца быть не могло. Но неужели настоящая свобода может быть только такой? Греллю стало больно. Чувства, которые прятались, пока орудовал зверь, начали возвращаться, сердце заболело вновь, но уже по-другому.
-
-
31.12.2011 в 03:32– Не знаю, Грелль, - пожал плечами Уильям. – Подобного никогда не происходило. Жнецы еще ни разу не убивали других жнецов, тем более, своих любовников. Вы первый.
– Уилл… - начал падать снег, и Грелль поднял голову вверх, к небу. – Посмотри туда. Видишь?
– Что я должен увидеть? – хмуро поинтересовался Уильям.
–Там. Серое. Дыру в небе. Ее больше нет, видишь, Уилл?
Спирс покачал головой. Грелль был невменяем. Он будет просить руководство провести психологическую экспертизу, и того, возможно, его шкуру удастся спасти, принудив проходить лечение.
Грелль же, пока Уильям был увлечен своими мыслями, все смотрел в небо. За спиной разговаривали другие жнецы, кажется, был слышен голос Эрика. Серого пятна действительно больше не было. Грелль решил, что небо все же забрала Алана, утащило в ту дыру, а потом сразу же ее заделало, чтобы невозможно было Алана оттуда вытащить. И как бы Грелль не хотел разбить это жестокое небо, вернуть назад ничего было уже нельзя.
Это конец. Вот такой вот странный и своеобразный. Простите, что выложить вышло 31 декабря.
Спасибо Вам, заказчик, за заявку. Автор очень сомневается в том, что у него вышло что-то стоящее, поэтому будет рад любым, даже самым негативным, отзывам. Спасибо всем, кто читал это, если, вообще, читал. Покажитесь, автор только "за", ему хочется знать мнение людей о прочитанном.
А еще автор лох, и он забыл выровнять один из эпиграфов по правому краю.
-
-
31.12.2011 в 04:13Автор, открывайтесь. Явите себя заказчику и восхищенным мимокрокодилам вроде меня.
-
-
31.12.2011 в 04:18Анна де Люинь, огромное Вам спасибо. От сердца отлегло, стало легче дышать, если честно.
Спасибо, что читали.) У меня перестало так биться сердце от волнения, когда прочел Ваш комментарий
автор, да
-
-
31.12.2011 в 04:22но пока - да. очень. спасибо Вам за творение
нз
-
-
31.12.2011 в 04:25Надеюсь, что и дальше мнение останется хорошим.
-
-
31.12.2011 в 13:50Это прекрасно. Спасибо. Так... сильно и грустно, и в то же время всё-таки правильно...
Прости, у меня тоже не хватает слов, слишком переполняют после прочтения эмоции... очень тяжело. Но совершенно бесподобно.
Спасибо.
и всё-таки заказчик Х)
-
-
31.12.2011 в 14:03Я безумно счастлив, что понравилось, потому что был уверен, что вышло, мягко говоря, не очень.
Фик вышел тяжелым, конечно, но я рад, что таким, каким я хотел)
Твой комментарий заставляет улыбаться
Очень радостно, что он тебе понравился))
-
-
31.12.2011 в 16:57Вам спасибо за такую красоту! <3
-
-
31.12.2011 в 17:00Не за что))